Арбалетчики князя Всеслава - Безбашенный Страница 44

Простым иберийским рабовладельцем я заделался довольно неожиданно. Ну, в смысле он сам напросился. Иду я себе под вечер, значится, занятый сборами в долгий и изнурительный путь, никого не трогаю, ни о какой такой рабовладельческой карьере и не помышляю, и вдруг – на, получи, фашист, гранату!

– Прости, господин, позволь мне поговорить с тобой! – ага, тот самый пацан, что в заварухе дубинкой меня охреначить пытался.

– Ну, говори.

– Господин, возьми меня к себе в услужение!

– Прямо так сразу, гы-гы, да еще и такого неряху? Ты бы хоть умылся сперва! – Парень был в самом деле извазюкан так, что я и узнал-то его лишь в тот момент, когда он обратился ко мне.

– Мне нельзя, господин! Если меня узнают…

– Так, так… Выходит, ты в чем-то крепко виноват и теперь хочешь избежать наказания, спрятавшись за моей спиной?

– Я не виноват, господин…

– Но боишься наказания. Ну-ка, рассказывай, в какую историю ты собрался меня впутать! И смотри, я проверю, и берегись, если ты мне соврешь!

Парень побуравил какое-то время взглядом землю, после чего с тяжким вздохом принялся рассказывать…

Нирул был сыном одного из кузнецов-оружейников Кордубы, и отцовское ремесло ему нравилось. Какая муха укусила его отца, вздумавшего вдруг отдать сына в ученики старому мастеру-металлургу с рудника Тарквиниев, он не знал, но перечить отцу не посмел. Со временем пацан увлекся новым ремеслом и преуспел в нем – мастер даже задействовал его в выплавке драгоценной черной бронзы и в ее обработке, доверив в этой сложной и ответственной работе почти все, но держа в тайне те магические заклинания, без которых боги не явят чуда, превращающего смесь мягкой меди и порошка из хрупких самоцветов в твердый и упругий металл. Всем ведь на свете известно, что ни ковка, ни металлургия без колдовства не обходятся, и пока ученик не овладеет им – не быть ему мастером. Нирул же считал, что давно готов к постижению великой тайны черной бронзы, и был страшно обижен недоверием наставника. Вот на этой-то обиде его и подловили злоумышленники, пообещавшие выпытать у старика тайну и сделать ученика настоящим мастером в другом месте, если он поможет им. Он помог – сообщил нужные сведения об охране, нарисовал план рудника, подсказал удобные подходы. Старик-мастер погиб при нападении, но финикиец Дагон – предводитель нападавших – заверил парня, что успел узнать таинственное заклинание и обязательно сообщит его ему, когда они прибудут на нужное место – ведь его хозяину тоже нужен мастер по черной бронзе. Предвкушая долгожданное посвящение в великий секрет древних металлургов, Нирул безропотно следовал за отрядом наемников, таща на себе увесистый вьюк, которым его нагрузили, пока Дагону не пришлось укрыться от погони в этом городишке, а затем нагрянули мы, устроили пожар и застрелили лучника, к которому Дагон приставил его в качестве подносчика стрел…

– И который прирезал бы тебя, если бы мы его не пристрелили! – закончил я за него.

– Но зачем ему это? – не понял парень.

– Ты еще глупее, чем я думал! Ты веришь в то, что в руках у этих матерых головорезов твой наставник погиб случайно?

– Конечно, господин! Зачем же убивать такого ценного человека?

– Чтобы Тарквинии остались без него, дурья башка!

– Но тогда его можно было просто увести. Им же нужен мастер!

– Это тебе сказал финикиец? А ты уверен, что у его хозяина нет своего мастера? Сколько лет выплавляется черная бронза?

– Уже много поколений, господин.

– Так с чего ты взял, что нет других мастеров, владеющих ее тайной?

– Может, и есть, господин. Но зачем тогда убивать меня? Разве помешал бы их мастеру ученик?

– Ученики у него и свои есть, а ты видел лица Дагона и его людей. Или ты забыл, как они поступают с теми, кто слишком много знает?

– Их лица видела и почтенная Криула, и ее дети! Почему тогда не убили и их?

– Потому, что пока они были нужны им живыми. Как и ты – в качестве носильщика – до поры до времени…

Судя по основательно скисшей роже парня, он въехал и проникся.

– А теперь рассказывай, почему просишься ко мне, – вернул я его к сути.

– Я теперь пленник, раб, а начальник рудника не простит мне… А если моим господином будешь ты…

– Это я понял. Почему именно я, а не он или вот он? – я ткнул пальцем наугад в первых попавшихся из наших вояк.

– Ты отличился в бою, господин, и с тобой будут считаться. Ты воин из отряда почтенного Тордула, и начальник рудника не имеет над тобой власти. А еще ты иноземец, и тебе местный турдетанский слуга нужнее, чем нашим воинам. Вот поэтому…

– Ясно, – по крайней мере, этот парень не льстил и не подлизывался совсем уж по-паскудному, и это говорило о некоторой порядочности. – А вот почему ты решил, что служба у меня будет легкой?

– Я так не думаю, господин. Но каков мой выбор? Раз уж я вляпался…

– Хорошо, я проверю то, что ты мне рассказал. Если ты не соврал и не утаил ничего важного – я поговорю с почтенным Тордулом.

– Господин, если обо мне узнают раньше, чем у меня на шее появится табличка с твоим именем…

– Это я понял, не дрожи.

Я переговорил с нашим ментом, и мы с ним аккуратно порасспросили кое-кого из сослуживцев и пейзан – естественно, как бы невзначай. То, что нам удалось выяснить, от рассказанного самим Нирулом в общем и целом не сильно отличалось, и выходило, что прегрешения его не так велики, чтобы втравить меня в серьезные неприятности. А слуга из местных – тут парень просчитал ситуевину правильно – мне и в самом деле пригодился бы. Тем более – обязанный мне избавлением от худшей участи.

Командир к моему желанию облегчить себе нелегкую солдатскую долю отнесся с пониманием – так здесь делали многие, поскольку жалованье наше было весьма приличным, а рабы тут недорогие. И кажется, даже не слишком осерчал, когда выбранный мной раб наконец умылся и его опознали. Ну, наорал на меня, правда, когда «почтенная» Криула разоблачила подлого пособника своих похитителей, но решения своего так и не отменил, да и распекал меня скорее весело, чем всерьез…

На обратном пути нам уже не требовалось ни прятаться, ни спешить сломя голову. Даже непривычный к долгим пешим переходам Серега, сильно натерший ноги во время нашего форсированного марша – его даже на мула пришлось тогда сажать, – теперь вполне нормально держал темп. Потери отряда составили трое убитых и пятеро раненых, из которых лишь один – тяжелый. Сущие пустяки, если учесть, что мы атаковали, а не отсиживались за стенами. Пейзане потеряли человек пятнадцать, да горцы десяток, но их это тоже вроде бы не сильно удручало. Главное – победили, задачу выполнили, да еще и взяли неплохую добычу. Иберы горланили свои песни, мы – свои: