Река Джима - Майкл Фрэнсис Флинн Страница 44

Взгляд и улыбка Хью предназначались бан Бриджит — он повернул голову к ней. Донован и Грейстрок улыбались в камеру, но тоже косились на бан Бриджит; Грейстрок — потому что стоял позади нее, Донован же старался смотреть на художника, но взгляд его поневоле обращался на Бриджит.

Тогда он был Фудиром, напомнила себе Мéарана. Донована еще не разбудили, а других не существовало. Девушка задалась вопросом, почему он сохранил эту голограмму, и ей стало любопытно, уцелели ли три другие копии.

Конечно, Хью злился даже не на то, что Фудир сбежал. Он, если говорить точнее, скрылся. Он рассудил, что лучше сделает сам — то, что требовалось. Акт самопожертвования, как грудью на амбразуру. Но тогда он был совсем другим человеком. Развалина, которая теперь называлась Донованом, проявляла робость там, где Фудир оставался храбрым. Он сбежал в Закуток Иеговы только потому, что понял, кто такая Мéарана. Тогда она выследила его — а если точнее, приманила к себе.

Вернувшись в гостиную, она спрятала арфу в футляр, забросила на плечо и выскользнула из номера. Но, направляясь к служебному выходу — а оттуда к Пошлинным вратам Восточного Мыса, — арфистка проходила мимо спортивного зала отеля и увидела бегущего на тренажере человека со шрамами. Некоторое время она наблюдала за ним с облегчением, которое, впрочем, не пыталась понять. Затем она приоткрыла дверь и тихо вошла.

Тренажер представлял собой беговую дорожку и мультипояс, генерирующий голографический пейзаж. Человек со шрамами бежал по городу, и пояс приспосабливался к его движениям, дергая вверх, вниз, заводя за углы. Он мчался с яростной целеустремленностью, не видя ничего, кроме симулятора и собственного тела. Мéаране показалось, что он немного крупнее обычного. Его лицо было более суровым. Руки и ноги как будто бугрились мышцами.

Но это была иллюзия. Физически он не изменился. Кожа оставалась той же, и мускулы — прежними. И все же Донован выглядел более крепким, словно крупный мужчина в одежде не по размеру. Арфистка опустилась на ближайший мат и скрестила ноги. В ее руки легла арфа.

Он запрограммировал пояс на создание случайных препятствий, поэтому на пути то и дело возникали машины, люди появлялись из боковых улочек и дверей или не спеша шли впереди него, и он уворачивался, а однажды даже изящно прокрутился, чтобы не столкнуться с матроной с тремя собачками на поводках.

Пальцы Мéараны перебирали струны в поиске мелодии, которая лучшим образом передала бы решимость этой бегущей машины.

Он обернулся! И сенсоры симулятора изменили направление ножного привода, так что он выбежал на улицу и будто бы ринулся прямо на арфистку. Мéарана резко откатилась в сторону, но, конечно, стремительное приближение было только иллюзией, созданной поясом.

Сердце человека со шрамами екнуло, и он начал замедлять бег. Он указал на нее пальцем, его лицо расколола ухмылка, и он рассмеялся. То был ужасный смех. Он напомнил Мéаране голоса людей, разговаривающих во сне. Она наиграла стаккато.

— Должно быть, ты Силач, — догадалась она.

Человек со шрамами кивнул, не переставая бежать.

— Донован и Фудир иногда жаловались на боль в мышцах по утрам, — продолжила она. — Они думали, это от старости. Теперь я понимаю причину.

Силач снова улыбнулся и махнул рукой.

— Кого они волнуют, да? Ты немой. Ты не контролируешь голос, так они мне говорили.

— Спя-ат, — простонал Силач.

— Когда Донован с Фудиром спят, ты можешь немного разговаривать. Должно быть, ты имеешь доступ к мозговому центру речи, иначе не смог бы общаться с ними.

Он повел плечами.

— Я-а-а-а не-э-э-э а-а-аю-у-у.

— Ты понятия не имеешь о мозге и параперцепции, верно? Ты создан для боя и физических упражнений?

Еще одна улыбка и поднятый кверху большой палец.

— Понимаю. Если это все, в чем ты хорош, по крайней мере ты хорош хоть в чем-то. Ты… не обижайся. Ты — звериная часть души Донована?

Силач нахмурился, и его глаза налились кровью. Он вскинул голову, словно лошадь или собака.

— Легче, дружок. Каждый из нас зверь — ощущения, восприятие, эмоции и действия. Есть понятие «я», — она дернула струну, — что лишь касается струн и слуха… «я», что не ведает музыки, а знает лишь звук. «Я», которое думает, запоминает и воображает, но лишено понимания. Я не слишком путано изъясняюсь?

Силач пожал плечами и улыбнулся. Он поднял правую руку и развел на дюйм большой и указательный пальцы.

— Но «я», которое только слышит звуки, и «я», которое понимает музыку… это одно «я». Звериная и человеческая сущности едины. Не могу представить, каково это, когда они разделены.

Силач поднял все пальцы и развел их.

— Разделены на десять частей? Донован говорил, их только семь.

Силач нахмурился и попытался сосчитать пальцы, потом покачал ими, словно хотел сказать: «Кто знает?» Внезапно его глаза потеряли фокус и черты лица исказила тревога. Он перешел на шаг, остывая. Симуляция вокруг него растаяла, и над платформой возникли цифры, на которые, впрочем, Силач не обратил ни малейшего внимания. Он снова пересчитал пальцы и уверенно поднял семь, будто ряд копий. Потом еще три и опять пожал плечами.

— Я не понимаю.

Пояс выключился, Силач спрыгнул с дорожки и присел возле нее. Мéарана вздрогнула и отодвинулась. Силач понурил голову.

Мéарана почесала ему затылок.

— Прости. Я не хотела. Но ты немного пугаешь.

Силач ухмыльнулся и покачал головой.

— Мы-ы-ы мно-ох-о-ох пуха-аи-им. Да-на-а-до, — простонал он.

«Мы многих пугаем. Так надо».

Арфистка улыбнулась в ответ.

— И верно, кто бы испугался пушистого кролика?

Силач затрясся от беззвучного смеха. Потом взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

Арфистка знала, что звериное тело обучено смертоносным искусствам и мышечная память вряд ли его подведет. Она понимала, что, если его что-то встревожит, он одним поворотом запястья сломает ей шею. На Дангчао жила семья Сяо, которая держала пару охотничьих пуделей. И однажды один из их четырех сыновей в детской невинности не так ткнул их, и преданные зверушки в мгновение ока превратились в убийц. То, что Силач мог немного разговаривать, отчего-то еще больше пугало.

— Бть-г-то-ова, — протянул он. — Н-во-о-олнуйся.

Но арфистка не поняла, что он хотел сказать.

Когда она провела его обратно в номер, то обнаружила, что остальные ждут в гостиной, вне себя от беспокойства. Стоило им войти, на них обрушились требования, тревога и упреки:

— Вот ты где! Ты где была? О! Хозяин не бросать Билли!

Билли бросился в ноги Силачу и обнял за лодыжки. Это разбудило человека со шрамами, и Мéарана заметила, как Силач посмотрел на нее, прежде чем утонуть в сознании Донована. Человек со шрамами гневно огляделся.