Ольф. Книга первая  - Петр Ингвин Страница 42

Зато Челеста была на седьмом небе. Она купила косметический набор, нижнее белье, набрала каких-то тюбиков, коробочек, флаконов, салфеток…

Даже вспоминать не хочется. К тому же, на нас покосились, как на мафиози – и не потому, что приметы розыска дерзких грабителей как-то сошлись, просто здесь давно не видели столько наличных.

Челеста летала. Даже когда стояла или сидела. Глаза сверкали непонятной одухотворенностью… и великим безумством. И бесконечным восторгом бытия.

– Э ту?* – иногда вспоминала она про меня.

*(А ты?)

– И эту бери, черт с тобой.

А я приобрел зубную щетку и пасту (первое – для девушки, она, кажется, думала сейчас совсем о другом), одноразовые бритвы и запасные носки. Почему именно носки? Одежду корабль чистит и гладит, но не штопает. Недоработка, однако. При первой возможности пожалуюсь производителю.

Потом мы гуляли по Люксембургскому саду, держась за руки, словно влюбленные. В другой руке Челесты парил, точно невесомый, бумажный пакет с веревочными ручками, где с каждым шагом ритмично подскакивало ее овеществленное счастье.

– Ту э иль мио маго. – Девушка вдруг хохотнула. – Нон о ке дире.

*(Ты мой волшебник. И я ничего не имею против)

Она светилась, взгляд обнимал мир, ножки в туфельках ступали как на подиуме. Об осанке можно было слагать гимны. Впрочем, не будь именно таких осанки и походки, платье перестало бы быть платьем. Не понимаю, как в таком можно ходить, да еще чувствовать себя хорошо. Что там хорошо, не то слово. В эйфории! Нашел сравнение: появиться на людях в этом кусочке раздражителя корридных быков для девушки равносильно моему торжественному проезду по центральной улице на столь же красном Феррари, коего у меня нет и быть, по любой логике, никогда не может. Счастье тоже захлестывало бы мозги в ответ на восхищенно-завидующие взгляды. Джип надежнее, Бентли комфортнее, Роллс-Ройс роскошнее, Мерседес практичнее, большинство других машин доступнее… но «Феррари», который ни по одной улице родного города не проедет до конца из-за низкой посадки, оставался мечтой. С этой стороны я понимал Челесту. Но то – машина; где не проедет – бросим, пойдем пешком. А девушка уже пешком! Если меня обтянуть полиэтиленом, как чемодан на крутящейся штуковине в аэропорту, а затем для большей усадки оплавить паяльной лампой, получу ощущения, примерные ее нынешним. Только снизу поддувать будет, мужчины к этому не привычны.

Куда бы ни уносились мысли, знание того, что под тонкой тряпочкой у подружки только она сама, приятно будоражило. Неважно, что не по Сеньке шапка, достаточно факта. О том, что мы не пара, окружающим неизвестно, и я гордо нес ее ладошку в своей, играя роль круглосуточного защитника демонстрируемой красоты. Типа, ночью тоже именно я защищаю всеми силами и способами. Дескать, кто же еще, если именно меня держит теплая ручка и в мою сторону обращается счастливый взгляд?

Однако напрягало, что стоит девичьей ножке хоть раз взлететь выше положенного, и последствия трудно вообразить без смеха.

Мысль о задранных ножках не пропала втуне, и корабль перенес нас на крышу Парижа. Так здесь зовут холм Монмартр. С моей непредвзятой точки зрения – просто холм с церковью. Рядом – тесные рядки художников вперемешку с воображающими себя таковыми. Некоторые картины оказались очень даже ничего, но как повесить эту прелесть на живую стену, даже если она не живая? Вдруг все-таки живая, проверить пока невозможно. Совесть не позволит вбить гвоздик в шевелящуюся мерцающую обшивку корабля, который стал одновременно домом и другом. И страх не позволит. Страх, что в ответ в меня тоже что-то вобьют.

Кроме картин Монмартр поразил живыми статуями. Раньше я похожее видел, но никогда не видел в таком количестве.

Вернемся к вышеупомянутым ножкам, мысль о которых коварно привела именно сюда. Мы завалились в расположенный внизу «Мулен руж». Выйдя, опьяненные канканом, отправились в еще более раскрепощенный «Крейзи Хорс», расположенный неподалеку, денег как раз хватило. Бесплатно поднесенный официантом бокал вина совсем вскружил голову. Танцующие топлесс красотки долбили в череп вскидывавшимися ножками. Атмосфера бурлеска восхищала и веселила. И все это время меня подзуживающе тыкала в глаза не дающая покоя мысль: как я дошел до разбоя – статья № 161 УК РФ часть вторая, что есть открытое хищение чужого имущества с незаконным проникновением в жилище и в сговоре с другим лицами. От трех до семи лет лишения свободы. Почему же? Для себя никогда не сделал бы ничего подобного. Я не такой. Был. Значит…

Перед чернявой пигалицей хвост распустил?

Выходит так. И почему-то это было приятно. В старину мужчина добывал своей женщине мамонта, я добыл деньги. То есть, я настоящий мужчина. Пусть заодно и преступник, но меня давно в преступники записали. Отвечаю богатой братии их же монетой, краду краденое. Или накоррупционированное, один черт. Впрочем, если кто сможет убедить, что красотки в бассейне второго этажа – младшие сестренки владельца или обездоленные сиротки, которых он взял на содержание…

Последнее слово очень хорошо их характеризует. И хозяина виллы тоже. Пусть я поступил преступно, но невинные не пострадали. Точка.

Гм. В начале отповеди проснувшейся совести сказалось: «своей женщине». Своей? Куда-то не туда мысли пошли.

Потом мы перелетели в другое место и с покатой крыши старой пятиэтажки полюбовались знаменитой пляс Пигаль. И что в ней такого знаменитого? Ну, парочка входов в клубы и несколько сходящихся улочек, что сплошь утыканы оставленными на ночь машинами. Точнее, машинками. Здесь ездят исключительно на транспорте для гномов, иначе просто не запаркуешься.

Около одной серой машинки (в подсвеченной фонарями и рекламами ночи они все виделись либо серыми, либо черными) суетились двое.

– Быстрее, – громко шептал один, невольно привлекая к себе внимание.

– Чего шипишь? Говори нормально, все равно никто не понимает.

– Давай уже, что ли. Открыл?

Оп-ля. Воришки. Да еще, как говорится, носители родного языка. Опять здесь, в Париже. Мир тесен.

Запрыгнув обратно в корабль, я потянулся к маскам. Никто не понимает, говорите?

Челеста с лету поняла намерение и даже опередила меня, теперь на ее мордашке скалились черно-белыми клавишами две октавы зубов светившегося в темноте черепа. Если вспомнить, что ниже располагалось алое зарево, до середины бедер облегавшее каждую выпуклость фигуры как упаковочная пленка сыр в магазине, то видончик получился аховый. Страшный и сексуальный. А поскольку отсутствие белья под натянутой материей тоже не давало расслабиться, то – страшно сексуальный.

– Ва бэ?*

*(Пойдет?)

– Си, – как заправский мачо-итальяно кивнул я. – Вабэ. Ты просто прелесть. В этом виде.

Мое лицо прикрыла уже привычная рожа тролля, и мы вышли на тропу войны. В качестве томагавка у нашего маленького воинства имелся карабин, имитирующий знаменитого «Калашникова». Выглядело это зловеще. И просто дико. В недавнем прошлом слова «Париж», «тролль» и «Калашников» для моего мозга в одну картинку не сочетались.