Заступа - Иван Белов Страница 42

– Не беспокойся, хозяюшка, – поспешно открестился Бучила. – Разве водички.

Спустя мгновение он сидел за выскобленным столом и потягивал ледяную воду из деревянной кружки. Вода была медовой на вкус. Дарья громыхала посудой и тараторила без остановки:

– Одни мы, никого вокруг нет, до села две версты. Леса тут не больно-то страшные, князь Горбатов владеет, нечисть повывел, оттого спокойно живем. Лешаки и мавки в чаще сидят, к нам не лезут. Потому и спужались, когда ночью кто-то вокруг избы начал ходить. Слышим шаги, то затихнут, то снова пойдут, а потом как завоет!

– Долго шарился? – спросил Бучила.

– Почитай целую ночь.

– Ничего не видели?

– Ничегошеньки, Заступа-батюшка. В избе затворились. Степан с топором выйти хотел, да я не пустила. Он у меня сильный, а все ж неохота снова во вдовицах-то ходить.

– Ну это понятно, – согласился Бучила. – А скотины почему у вас нет? Даже курей.

– А какая скотина в лесу? – замялась Дарья. – Разве волков привечать. Перережут, не успеешь глазом моргнуть, холеры серые. Мы на медок все меняем, и мясо, и сало, и яйца. Ни в чем недостаточка нет.

– Молодцы, – похвалил Рух и пальцами выбил по столу нервную дробь. Может, и правда волки шалят, а может, дело в другом. Скотина в плохом месте не приживается, например. Даже кошачьей плошки нигде не видать. С другой стороны, икона на положенном месте, в красном углу. Христос посматривал искоса, но тревожных сигналов не подавал.

Из сеней послышались шаркающие шаги, и в дверь ввалился звероватого вида мужик, по уши заросший черной, с обильной проседью бородой. Глаза настороженно посверкивали из-под лохматых бровей. Следом невидимой тенью проскользнула Варвара.

– Степа, Заступа пришел, – сказала Дарья.

Бортник прошел к кадушке, шумно напился, проливая на грудь, сел напротив Руха и хмуро сказал:

– Шастает вокруг мразота нечестивая. Ты ее излови, Заступа, а я отблагодарю. Засаду, может, или еще чего…

– Предлагаешь ночь на улице скоротать? – хмыкнул Бучила. – Не, так не пойдет, я не псина дворовая, хозяйское добро сторожить. Лаять не умею, только кусать. – Рух ощерил пасть, с радостью отметив страх, охвативший хозяев. Дарья побледнела, у Степана задергался глаз. К безмерному удивлению, не испугалась только Варвара, смотрящая на упыря с жадным вниманием. – Я Анисиму обещался прийти, – продолжил Бучила, довольный произведенным эффектом. – Но ты запомни, Степаш, сторожем я не нанимался тебе. Еще тот поганый час не настал, чтобы вурдалак Рух Бучила вокруг избы с колотушкой за чарку меда ходил.

– Да не за мед… – попытался оправдаться Степан.

– Да хоть за самоцветов ведро, – оборвал бортника Рух. – Мне плевать, кто тут ходит, пока вреда людям нет. Был тебе вред, Степан?

– Н-нет, – заикнулся бортник.

– А домашним твоим?

Степан отрицательно мотнул головой.

– Ну вот, а то заладил: схвати, убей, накажи. Может, зайчишки у вас тут прыгают серенькие, а может, кикимора из болотины вылезла. Ты пойми, Степушка, если я буду бегать к каждому, кому шаги померещились, и ночь напролет сторожить, то село без Заступы останется. Смекаешь?

– Да как не смекнуть. – Степан спрятал глаза. – Не за себя боюсь – за семью!

– Так на Заступу надейся, а сам не плошай. Странное было в последнее время, кроме этих шагов?

– Не помню. – Степан уронил голову.

– Про собаку скажи, – подсказала Дарья, и Рух уловил волнение, волной пошедшее от Варвары.

– Пес у нас был, – нехотя пояснил Степан. – Жена-покойница хворого щенка принесла и выходила, не дала помереть. Долго прожил, дочка любила его. Морда сивая, полуслепой, лапы задние волочил, спал целыми днями. С месяц назад ушел, согласно своей песьей вере, в лес помирать. Погоревали мы, Варька поплакала, а ведь такая собачья судьба. А дней через пять дрова колю и вижу: батюшки-святы, волочится от опушки Черныш. Шкура облезла, ребра торчат, башку свесил, из пасти багровые слюни текут. Боком идет, лапы заплетает, два раза упал. Глаза мутные, в точку уставлены. Филиппка из избы выскочил – и к нему, хотел приласкать, а Черныш ощерился, рычит, скалит клыки, шерсть на загривке дыбом поднял, а я гляжу, кожа треснула и оттуда вязкое, словно сметана гнилая, течет. И воняет падалью. Еле успел ребятенка отнять, а Черныш, паскуда, зубами клацает, норовит ухватить. Ну я лопату схватил, по башке его и огрел. А он все одно ползет! Череп проломлен, зубы выбиты, глаза вытекли. Без головы только и успокоился.

Степан замолчал, по всей видимости, исчерпав меру слов на неделю вперед.

– Хороший Чернышечка был, – всхлипнула Дарья.

– Бешанку, видать, подхватил, – развел руками Бучила. – Этой заразы нынче много в лесу. Больше ничего не было?

– Вроде нет, – отозвался Степан. – Разве борти стали хуже меду давать.

– Ну, тут помочь не могу, пчела из меня хреноватая. – Рух поднялся, собираясь уйти.

– Дядька Заступа, а я… – робко начала Варвара и тут же примолкла. Бучила посмотрел на девку в упор. В серых Варькиных глазах мелькали замешательство и плохо скрытый испуг.

– Говори, – приободрил Рух.

– Ты чего, дочка? – всполошилась Дарья.

– Ничего, так, подумалось. – Варвара поспешно отвернулась.

– На нет и суда нет. – Бучила замер на пороге. – Ничего не бойтесь да попытайтесь углядеть, какой гость из себя. С того и будем решать. Ну а если случится чего – сразу ко мне.

– Спасибочки, – буркнул Степан.

– Да пока не на чем. – Рух задержался, давая Варваре шанс выговориться. Девка поспешно отвела растерянный взгляд.

– Есть на чем, есть! – всполошилась Дарья. – Ты пришел, Заступа-батюшка, не отказал, и легче нам стало, я раньше сильно боялась, а теперь маленько боюсь. Всякому ведомо: где Заступа побывал, того места всякая нечисть тридцать три дня сторонится.

– Может, даже тридцать четыре, – согласился Бучила, успевший привыкнуть к глупым байкам вокруг своей скромной персоны.

– Вот, возьми, Заступа-батюшка. – Дарья сунула в руки небольшой пузатый горшочек. – Медок.

– Я так и подумал. – Рух отказываться от подарка не стал. Все ж ноги топтал, да и Бернадетта порадуется. Авось, даже намажемся во всяких интересных местах. Бабы сладкое любят.

Рух шел, оставляя за собой шлейф намертво прилипшего медового духа. Все вышло как-то не так. Хутор оставил после себя смутное тревожное беспокойство. По уму надо бы задержаться и побродить вокруг, послушать птичек, понюхать цветы. Если Варька девка умная, сама придет. Ведь что-то хотела сказать. Что удержало? Страх перед отцом и мачехой? Возможно, но то дела семейные, и Руху туда нечего лезть. Скотины нет? Ну мало ли как…

Бучила дернулся и едва сдержал рвущийся испуганный крик. В кустах затрещало, мелькнуло темное, на дорогу выскочил победитель мамкиных горшков Филиппка и щербато оскалился, довольный произведенным эффектом.