Дверь с той стороны - Владимир Михайлов Страница 41

– Да, – сказал Карачаров растерянно. – Ну, ничего, ничего.

Что «ничего», он и сам не знал. Люди ждали. А что он мог сказать другое?

– Что это у вас? Талисман?

Актриса медленно разжала пальцы. На цепочке висела вовсе неожиданная вещь: ключ. Маленький, плоский.

– Ключ от сердца? – неловко пошутил физик.

Инна покачала головой.

– Нет… к моему сердцу ключ простой. А чаще всего оно было не заперто.

Она сказала это серьезно, и от такой откровенности Карачарову стало неприятно, хотя он и сам вроде бы всегда стремился говорить прямо.

– Угу, – сказал он. – Тогда от чего же?

– От дома.

– Там, на Земле?

– Да. Дома нет, а ключ остался… – Она слабо усмехнулась. – Я вдруг спохватилась, что у меня ничего не сохранилось оттуда… от той жизни. Раз поездка – значит новый гардероб, все новое: не таскать же с собой тряпки. И вот оказалось – все набрано на планетах: на Селии, Анторе… А с Земли – только вот этот ключ. Даже сумочку старую выбросила со всякой мелочью. Перед самым отлетом. Думала, возвращаюсь домой.

Она покрутила ключик и выпустила его, и он сверкнул, как золотая рыбка, пойманная на тонкую цепочку.

– Ну, почему же так грустно, – бодро сказал Карачаров. – Вы еще вернетесь к себе…

– Я верю, – живо откликнулась она. – Иначе… – Инна помолчала, потом сказала по-прежнему грустно: – Только вернусь я не к себе.

– Понимаю…

– Нет, вряд ли. Жизненный опыт ценят почему-то в мужчинах, в женщинах – не очень… Я не это имела в виду. Кто-то живет в моем доме, и все, что оставалось там, уже перекочевало, наверное, в утилизаторы. Все, что имело значение только для меня: мелочи, вещи, дорогие по воспоминаниям… Впрочем, зачем я это? Ни к чему.

Она резко встала, ухватила цепочку, лихо завертела ключик, задрала подбородок – вошла в образ бодрой женщины, которой не страшны никакие опасности: ни возраст, ни одиночество, ни дожитие своего века где-то, вдали от всего… Инна шагнула было в сторону, но вернулась и наклонилась к физику, который, конечно, опять забыл подняться, когда встала женщина:

– Я вам верю, все мы верим. Без этого нам не выдержать. Только нельзя ждать слишком долго. – Она доверительно улыбнулась. – Постарайтесь побыстрее.

Карачаров не хотел откровенничать, но как-то само по себе получилось, что он развел руками и сказал!

– Да вот что-то не очень вяжется…

Она наклонилась еще ближе; он даже ощутил запах духов.

– Вам не хватает знаете, чего? Женщины. Чтобы поплакать, чтобы потом устать и уснуть, ни о чем не думая. Нет, я вовсе не свихнулась на этом – я знаю, что говорю.

Она выпрямилась и пошла к выходу, ступая упруго, как девушка. Тоже сыграла или в этот момент, может быть, ощущала себя такой?

– Вот черт, – сказал физик, чувствуя, что краснеет.

Петров выпустил струйку дыма и поглядел вслед Инне. Когда она вышла, старик проговорил:

– Она – женщина, будьте уверены.

– Не сомневаюсь, – буркнул физик.

– Пожалуй, единственная у нас. И спятит, вот увидите. Женщина – та, кто не может без любви. К человеку, к идее, ко времени – к чему угодно. Вот насчет остальных у меня сомнение.

– Вы это преподавали школьникам? – сердито спросил Карачаров.

Петров искоса взглянул на него.

– Косность мышления, – сказал он. – Если вам, предположим, представляют человека в качестве садовника, то вы по инерции думаете, что он всю жизнь был садовником, этого хотел, этому учился. А может быть, год или два назад он исследовал вулканы где-нибудь на Ливии или в системе Антенны.

– Ага, – сказал сбитый с толку физик. – Значит, вы работали на Ливии?

– Нет. Просто я мыслю образами.

– Тогда вам надо беседовать с Истоминым.

– А вам – с доктором Серовой, – заявил Петров. – Именно этого вам хочется.

– Неужели? – спросил физик не без иронии.

– Именно.

Физик хотел вспылить, но раздумал.

– Кажется, так оно и есть, – сказал он мрачно. – Ну, и что?

Петров не ответил – он вытащил из пачки надорванную сигарету и теперь сосредоточенно заклеивал ее клочком бумаги.

Набег, думал Нарев. Просто какой-то пиратский набег. Интересно…

Он шел в инженерный пост к Рудику и посмеивался. Шел, хотя пассажирам заходить в энергодвигательный корпус не рекомендовалось – это была вежливая формула запрета.

Увидев путешественника, Рудик, кажется, удивился и несколько мгновений колебался, не указать ли гостю на дверь. Но чувство гостеприимства одержало верх, и инженер, стоически справившись с удивлением, указал Нареву на стул и достал чистый стакан.

– Сейчас, – сказал Рудик, – я вам заварю свеженького.

Они пили чай долго и серьезно, словно занимались тонкой работой. Разговаривать за чаем было удобно: в нужный момент можно было помедлить с ответом, отпив глоток и долго смакуя чай; это Нарев знал давно.

Прошло минут пятнадцать, прежде чем он сказал:

– Что-то вы редко показываетесь наверху.

Рудик отпил, выдохнул воздух и пояснил:

– Хозяйство большое. – Он обвел рукой пост, подразумевая все, что находилось в сферическом объеме энергодвигательного корпуса. – Дел хватает. Одно, другое… Наливайте, будьте любезны.

Нарев налил. Чай был ароматный и почти черный, пить его полагалось без сахара, чтобы не портить вкус.

– Ну, у вас, думается мне, все в полном порядке.

– M-м, – промычал Рудик, поднося стакан к губам.

– Только вот батареи, – продолжал Нарев.

Рудик помедлил, потом отпил и поставил стакан.

– Да, батареи, – сказал он и умолк.

Нарев подождал, потом отхлебнул чай и тоже поставил стакан.

– Вот именно, батареи. Что вы о них скажете?

Рудик подумал, медленно, обеими руками поворачивая стакан на столе.

– Все, что мог, я доложил капитану, – наконец ответил он. – Степень риска неоправданно высока. Мы пойдем на него, если Карачаров добьется успеха. Только в этом случае.

– Ага, – проговорил Нарев. – Резонно. Только можно подумать, что вы не очень-то спешите на Землю.

Рудик взвесил стакан на ладони, но пить не стал.

– Что – Земля, – сказал он неспешно. – Земля – слово. А слово есть символ. Я сам и не с Земли. Только учился там. В наши края меня давно уже не заносило: летишь не куда хочешь, а куда пошлют. Я давно летаю. Это третий корабль. Не люблю прыгать с места на место. Я долетывал корабли, пока они не протирали борта о пространство. Я домосед вообще-то.