Этот идеальный день - Айра Левин Страница 41

Образ силуэта на камне приходил ему в голову еще несколько раз в тот день и на следующий день – тоже. Потом у него было очередное лечение, и он забыл о листе. Но, тем не менее, через две-три недели это воспоминание вернулось к нему. Он не мог понять почему. Может быть, он точно так же уже поднимал когда-то лист с мокрого камня? Если да, то он этого не помнит…

Время от времени, когда он гулял в парке, или, что странно, стоял в очереди на лечение, образ сухого силуэта приходил ему в голову, и он хмурился.

Случилось землетрясение (стул сбросил его с себя, в микроскопе разбилось стекло, и из глубин лаборатории раздался самый громкий звук, который он когда-либо слышал в своей жизни). Сейсмоклапан на другой стороне континента заклинило, и он не сработал – телевидение объяснило это через несколько дней. Такого не случалось раньше, и такого больше не будет. Члены, конечно, должны огорчиться, но насчет будущего опасаться нечего.

Десятки зданий рухнули, сотни членов погибли. Все медицентры в городе были переполнены ранеными, и больше половины лечебных блоков были повреждены, лечения откладывались.

Через несколько дней после того, как он должен был бы получить свое лечение, он подумал о Лайлак и что он любил ее совсем по-другому, более-более восторженно, чем он любил кого-то. Он хотел сказать ей что-то. Что же? Да, конечно, про острова. Острова, которые он нашел замаскированными на до-Объединенческой карте. Острова неизлечимых…

Ему позвонил советчик.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Не думаю, Карл, – ответил он, – мне нужно лечение.

– Не вешай трубку, – сказал советчик, отвернулся и тихо что-то произнес в телекомп. Через секунду он повернулся обратно. – Можешь получить его сегодня вечером в семь тридцать, – сказал он, – но тебе придется пойти в медицентр в Т24.

В семь тридцать он стоял в длинной очереди, думая о Лайлак, пытаясь вспомнить точно, как она выглядела. Когда он подошел к лечебному блоку, ему в голову опять пришла мысль о сухом силуэте на камне.

Лайлак позвонила ему (она была в том же самом здании), и он пошел в ее комнату, это был запасник до-Объединенческого музея. Украшения из зеленых драгоценных камней висели у нее в ушах, камни сверкали вокруг ее розово-коричневой шеи, она была в длинной рубашке из сверкающего зеленого материала, который обрисовывал ее мягкую грудь. «Он подошел к ней, обнял и поцеловал – ее губы были теплые и мягкие, рот приоткрыт, – и он проснулся в темноте и разочаровании, это был сон, это был только сон.

Но странным и пугающим образом все это было в нем: и запах духов («парфюм»), и вкус табака, и звуки песен Спэрроу, и желание Лайлак, и злость на Кинга, и негодование на Уни, и жалость к Семье, и счастье от способности чувствовать, от того, что он жив и бодрствует.

А утром у него будет лечение, и все это уйдет. В восемь часов. Он включил свет, посмотрел на часы: 4-54. Чуть больше, чем через три часа…

Он снова выключил свет и с открытыми глазами лежал в темноте. Он не хотел потерять нахлынувшие ощущения. Болезнь это или нет, но он хотел сохранить возможность изучать их и радоваться им. Он не хотел думать об островах – нет, никогда, это действительно болезнь, – но он хотел думать о Лайлак и о встречах группы в комнате реликвий прошлого, и иногда, может быть, видеть сны.

Но через три часа лечение, и все уйдет. Он ничего не может сделать – разве что, случится еще одно землетрясение, а какие на это шансы? До сих пор все эти годы сейсмоклапаны работали отлично, и они будут работать так и в будущем. И какое землетрясение может отсрочить его лечение? Никакое.

Поскольку Уни знает, что он уже лгал однажды, чтобы получить отсрочку.

Сухой силуэт на камне пришел ему в голову, но он отогнал этот образ, чтобы думать о Лайлак, увидеть ее так, как он видел ее во сне, не тратить зря три часа настоящей жизни. Он забыл, какие необычные были у нее глаза, какая милая улыбка, ее розово-коричневую кожу, как трогательна была ее серьезность. Он забыл так ненавистно много: удовольствие курения, восторг расшифровки Французского…

Воспоминание о силуэте листа вернулось к нему, и он стал думать о нем, с раздражением силясь понять, почему сознание так прицепилось к этому листу? Ему хотелось избавиться от него раз и навсегда. Он вернулся мыслями к странно незначительному моменту, когда увидел лист со сверкающими на нем каплями коки, увидел свои пальцы, поднимающие лист за черенок, и другую свою руку, державшую свернутую обертку из фольги, и сухой серый овал на черном, мокром от коки камне.

Он пролил коку, а там лежал лист, и камень под ним был…

Он сел в кровати и стукнул ладонью левой руки по правому рукаву своей пижамной куртки. «Христос и Веи!», – произнес он в испуге.

Он встал до первого сигнала, оделся и убрал постель.

Он первым пришел в столовую, поел и попил и вернулся в комнату с оберткой от пирога, которая, сложенная, но не примятая, лежала у него в кармане.

Он развернул обертку, положил на стол и разгладил рукой.

Он аккуратно перегнул квадрат фольги пополам, а половинку сложил еще втрое. Он хорошо пригладил свернутую обертку и приподнял ее; прямоугольник фольги был тонкий, несмотря на свои шесть слоев. Слишком тонкий? Он снова положил фольгу на стол.

Он пошел в ванную, и из мешочка первой помощи взял вату и рулон пластыря. Он принес все это на стол.

Он положил слой ваты на свернутый кусочек фольги – слой ваты, меньший по площади, чем фольга – и начал заклеивать сверху вату и фольгу большими перехлестывающими полосами пластыря телесного цвета. Концы полос он слегка, некрепко, приклеил к столу.

Дверь открылась, он обернулся, закрывая то, что делает, и пряча рулон пластыря в карман. Это был Карл КК из соседней комнаты.

– Ты готов завтракать? – спросил Карл.

– Я уже, – ответил он.

– О, – сказал Карл, – увидимся позже.

– Верно, – сказал он, и улыбнулся.

Карл закрыл дверь.

Он закончил наклеивать пластырь, затем оторвал концы полос от стола и отнес повязку, которую сделал, в ванную.

Положил повязку фольгой вверх на край раковины и закатал рукав.

Он взял повязку и аккуратно приложил фольгой к внутренней стороне руки, в том месте, где ее должен будет коснуться инъекционный диск. Прижал повязку и прочно приклеил выступающие части пластыря к коже.

Лист. Защита. Сработает или нет?

Если сработает, он будет думать только о Лайлак, не об островах. Если он обнаружит, что думает об островах, то скажет своему советчику.

Он опустил рукав.

В восемь часов он встал в очередь в лечебный кабинет. Он стоял, скрестив руки на груди, держась ладонью за то место, где под рукавом была повязка – чтобы согреть ее, на случай, если инъекционный диск реагирует на температуру.

«Я болен. – думал он. – Я заболею всеми болезнями: раком, оспой, холерой – всеми. На моем лице вырастут волосы!»