Татарский удар - Шамиль Идиатуллин Страница 40

…Чмокнувшись, мы потрепались на эту тему с полминуты. Оператор, не обращая на нас внимания, поставил камеру наземь, расправил штатив и принялся, вполголоса матерясь, что-то в нем ломать. Тут я вспомнил, что грубо бросил москвича Диму, так и не узнавшего, чем я недоволен в деятельности ведущего российского интернет-издания.

— А вот, Алсуш, знакомься… — сказал я, развернулся и обнаружил, что хоть запах Чурылева живет и побеждает все прочее, но гордого носителя дорогого аромата нет ни рядом со мной, ни поодаль.

Не было и остальных москвичей, более того, не было и привратников, причем ворота оказались притворены, а ментовская будка, зеркально отсвечивающая тонированными стеклами, и вовсе наглухо закрыта.

Здрасьте, на фиг, испуганно подумал я, вообразив вдруг, что, как Рип ван Винкль, заспал прибытие остальных журналистов и их торжественный проход во дворец. Сорвал с пояса телефон и посмотрел на экранчик. Было без двадцати. Облегченно вздохнул, вернул аппарат на место.

Может, менты получили приказ заводить прессу в здание группами? Странно. Привратники без ворот существовать не могли, что доказывалось уже на словообразовательном уровне. Ну да это проблема не моя, а филологов и службы охраны.

Тут из второго подъезда дворца на высокое крыльцо вышел москвич Дима, деловито огляделся по сторонам и зашагал к воротам. Не взглянув на будку, он вышел за ограду, опять притворил калитку и встал рядом с ней, как часовой, разве что не по стойке «смирно». Да еще часовому плеер не положен, а Чурылев выудил из-за ворота бесцветный наушник и вставил в ухо.

Я вопросительно посмотрел на москвича, он подмигнул мне, улыбнулся и пожал плечами. Идти расспрашивать было лень — впрочем, и так все понятно. Правильно я догадался: коллег заводят во дворец мелкими группами, чтобы, значит, не создавали сутолоки. Накопится еще группа, выйдет провожатый и. куда деваться, проведет. А Дима пока ждет отставших земляков.

— Вот смотри, Алсу, — сказал я назидательно, — будешь хорошо себя вести и делать правильные репортажи, возьмут тебя в Москву, оденут хорошо, спрыснут шанелем и купят классную фигуру.

— Гад ты, учитель, — сказала Алсу с оправданной обидой.

— Я не гад, я просто комплексую.

— Не комплексуй, у тебя тоже ноги красивые, — сказала юная нахалка.

— Балда, я не на твоем фоне комплексую, а на фоне этого орла, — сказал я, незаметно кивнув на Чурылева. — Зырь, каким должен быть настоящий журналист: лицо волевое, выправка военная, и взгляд как у волка. А запах…

— Да какой это журналист. Это ж секьюрити.

— Ой ты господи. Стыдно должно быть Замалетдиновой, которая обзывает коллегу. Я, между прочим, с дяденькой познакомиться успел. Электронный журналист из Тудея, самый настоящий, звать Митяем.

— Интересно, — сказала Алсу. — А в Тудее все со стволами ходят?

— Где? — спросил я и уставился в Диму.

Он улыбнулся и снова повернулся к нам спиной, рассматривая окрестности и подходившую со стороны кремлевской ватагу опять-таки явно нездешних журналистов.

— Под мышкой, где еще, — показала глазами Алсу.

— Если ты легкую небритость… — начал я и заткнулся. Под мышкой ничего заметно не было, даже складок, зато на спине тонкая ткань летнего пиджака явно обрисовывала сбрую потолще подтяжек.

— Антиресно девки пляшут, — сказал я, лихорадочно соображая.

Ватага подошла к Чурылеву и дружно полезла за удостоверениями, а он остановил их жестом и принялся что-то неторопливо объяснять. Я двинулся к воротам, чтобы не пропустить чего-нибудь интересного. И не зря: Дима, покосившись на меня, закончил:

— В общем, коллеги, мероприятие немножко переносится, минут на десять. Они извинились и просили подождать. Буквально пару минут. Сейчас вас проводят, ладно?

Коллеги согласились с тем, что ладно, рассыпались на пары и тройки и принялись кто трепаться, кто проверять технику, а кто объяснять обстановку свежеприбывающим журналистам.

Я вернулся к Алсу, которая, видимо, тоже поняла если не все, то многое, почесал голову и спросил потихонечку — почему-то на татарском:

— Алсуш, твой чертов глаз без сети работает?

Она, говорю же, светлая голова, сразу все поняла. В том числе и мою жалкую попытку конспирации — ну не хотел я «камеру» произносить, которая, что по-татарски, что по-русски, звучит вполне однозначно. Подслушать нас было некому, и Димин наушник явно не мог быть придатком к направленному микрофону, но лучше перебдеть.

— Конечно, — сказала Алсу.

— Врубай. Только оч-чень аккуратно.

— Лешик, курить у тебя есть? — спросила Алсу, повернувшись к оператору.

Дальше я в силу известной глухоты не слышал. Лешик заворчал, нагнулся к камере, поднял ее, достал из болоньевого кармана на чехле пачку сигарет, протянул Алсу. Она вытянула сигарету, кивком поблагодарила, повернулась ко мне, прикурила и еще раз легонько кивнула. Лешик небрежно держал «бетакам» у колена, объектив был направлен на ворота.

Я моргнул и перевел взгляд на поднимавшуюся от Тайницких ворот утомленную группу туристов, отчаянно пытаясь не смотреть на Чурылева и сообразить, что будет, если я сейчас позвоню Гильфанову. Побоявшись пару секунд, я ожесточенно подумал, что вот хрен с этим инетчиком при стволе. Это мой город и моя страна, и я могу делать все, что хочу. Наскоро накачав себя патриотизмом, я взялся за телефон. И тут Чурылев, сморщившись, схватил себя за ухо с наушником, нагнул голову и резко развернулся к воротам. Одновременно распахнулись двери второго и третьего подъездов дворца, и оттуда выскочили давешние москвичи. Правда, не в полном составе. Трое в темпе дунули к воротам, а один обратился к нам спиной и принялся отступать от дворца стелющимся шагом. Еще не добежав до ворот десятка метров, один из парней крикнул:

— Чинк! Мешкан! Не тот дом! — и показал стволом в сторону нового дворца.

Чурылев отшвырнул кого-то из журналистов с дороги и бросился к новому дворцу.