Имперский Грааль - Наталия Ипатова Страница 40

Ну и зачем я поцеловал ее и все испортил?!

Мари была несчастлива. Нет, по ней не скажешь, у нее прямая спина, но этот мелкий паршивец, сын, он не делает то, что мужчина обязан делать для женщины, которая с ним. Он ее не учитывает. Это в его руку должна была проскочить та искра, его горизонт заслонить это лицо, и ни шагу назад… нельзя ступить тот шаг.

Мой самый страшный страх — промороженный ангар на Сив, где нет ни времени, ни неба. Когда я въезжал туда впервые, своим ходом, я делал это по своей воле и думал, что другого выхода нет. Это не была свобода, но то была несвобода по моему собственному выбору. Пребывая там в течение двенадцати лет, я… нет, я не страдал. Холод и тьма, и общество себе подобных — это некритично. Я был то, что я есть, я принял это, и это помогало… что? Жить?

Я не хочу туда вернуться.

Нет, я хотел судить трезво. С самого начала было сильнейшее ощущение, что «нежная дева» цинично использует Брюса, но выяснить правду можно было, только подойдя ближе. Эээ, это как я подошел?

Кто смыслит в девах, шаг вперед.

Никто не поймет, и прежде всех не поймет Брюс. Они думают, будто это биохимия. Запрограммированный ген. Они меня даже могут пожалеть. Я имею в виду: те, кто не понимает, что тело для меня — ничто. Механизм. Я их меняю. Я запросто стану «реполовом», хоть прямо сейчас, и нет никакой биохимии.

А Мари Люссак есть.

Произнесено волшебное слово, и слово это — Зиглинда. Принцесса Зиглинды вошла в мою жизнь. Я покинул ее — принцессу? Зиглинду? — но где-то там она была, и плечи, которые я сжал, хрупкие, но стальные.

Любовь к родине и любовь к женщине растут от одного корня.

Символ суверенности. Гвиневера. Кто обладает ей, тот владеет Британией, и слово «Британия» тут условно.

Так сразу и не разберешь, пожалуй, кто кому тут Мордред.

Огни под крылом обвеховывали хозяйственные постройки, а инфравизор показывал множественные источники энергии. Главный генератор колонии светился на нем огромным красным пятном, как огненный цветок или сердце. Превратить нас в невидимку может только мгновенное отключение энергокомплекса, и то фонить еще долго будет.

Ставрос не хотел разрешать ночные полеты, по его мнению в них нет никакого смысла, а только бесконечные требования на топливо и аккумуляторы да еще платежная ведомость контрактников, пухнущая за счет «ночных» и переработок. Зачем ночное патрулирование в небе, где кроме нас никого нет?

Dux bellorum настоял на своем. Норм знает, как оно должно быть по правилам, и совершенно не прогибается под высшее руководство. Военные пилоты обязаны знать свое пространство и днем и ночью, а знание — это практика, раз и другой, и еще тридцать три раза. Сколько таких сержантов в земле лежит, впору сказать, что сам мир на них стоит. Краеугольные, так сказать, камни. Атланты. Держат небо со всей его механикой. И со всеми нами, что так беспечно летают в нем.

Понадобилась Мари Люссак, чтобы я это понял? Или все-таки — эхо выбора Натали Пульман?

Кислородные башни тоже обнесены светлячками габаритов. Туда мы, крылатые, без особой нужды не суемся. Слишком непредсказуемы создаваемые ими воздушные смерчи. Воронки и фонтаны, и концентрация кислорода, при которой только искру брось — и вспыхнет все. А «реполов» ведь не Тецима, а вокруг не дальний космос, где выключил двигатель, и летишь по инерции. У него из сопел, я извиняюсь, пламя. Ну и какие нам кислородные башни?

Рубен особенно любил летать ночью, когда над ним не довлели производственные задания, и только сонный дежурный диспетчер возникал иногда, интересуясь: как дела? Ночь похожа на космос, а космос — на ночь. Внизу огни, вверху звезды. Ночь льется как бархат, обволакивает, как шелк, сопрягается с мыслями о любви. Ночь — лучшее время, чтобы потренировать новообретенную способность.

Я переодеваюсь. Оставляю тело в кабине. Физиологически это можно сравнить, пожалуй, с проглатыванием комка в горле, и с каждым разом дается все легче.

Три гайки под правым капотом жмут. И фильтр надо бы попросить прочистить. Сальник новый хочу.

— Я, — говорит «реполов» диспетчеру, — смотаюсь тут неподалеку, потерянные игрушки поищу. Не теряй.

И диспетчер знать не знает, что с ним говорит.

— Ты там поосторожнее, — вяло предостерегает он. — В зону X не лезь. Там и днем-то нечего делать.

Именно туда, по правде говоря, «реполов» и собрался. Вопрос о зонах X время от времени возникает на оперативках, исследование их поставлено в план, но пока не доходят руки. Лететь туда нельзя, это очевидно, а наземный транспорт как-нибудь потом перебросим, сейчас каждая человеко-единица на счету. Существенного влияния на темпы терраформации аномальные зоны не оказывают, и вполне поддаются прогнозированию по методу «черного ящика».

Если рассуждать логически, самописцы с пропавшего спутника именно там. Как и сам спутник. Иначе мы давно бы их нашли. Ну и кому сползать туда, как не Назгулу, тихохонько, ниже облаков? Я ведь могу лететь низенько, облизывая холмы. Я даже с закрылками разобрался.

— Я пошел, — говорит «реполов», и огни поселения остаются сзади.

Он один, и он почти счастлив, и даже испытывает по этому поводу легкий комплекс вины: этой разновидностью счастья совершенно не с кем поделиться. Это как сон с полетом, с той только разницей, что тот «ты», которому он снится, спит в кокпите, надежно пристегнутый ремнями. Горы чуть светятся в темноте, точнее, сияют под звездами их снежные шапки. Фосфоресцирует море. Говорят, это светится в полосе прибоя наш планктон. «Зрение» «реполова» намного острее человеческого, а «слух» тоньше. На это Р. Эстергази и рассчитывает. Если кто и высвищет «черные ящики», так только он.

Сказать по правде, ему хочется чего-нибудь этакого… «подвиг» — громкое слово, но вот «внимание» в самый раз подойдет. Там, в замке есть одна принцесса, с которой непросто, да. С которой все — непросто! Непростота — это мера самоуважения, но, в общем, черт с ним, с самоуважением, когда такая принцесса! Она хочет счастья, она не может не хотеть. Ведь нам, Эстергази, обязательно нужно на что-нибудь заморочиться.

Чувствовать себя живым!

Кстати о внимании. Связь, как и ожидалось, пропала, и миллионы мелких иголочек вонзились в фюзеляж. Это тело изумительно чувствует ветер. При необходимости «реполов» сможет даже планировать. Правда, недолго, и хорошо, что необходимости нет.

Ветром сдуло туман, и скалы видны в оттенках черного. Упс! Инфравизор сигналит тепло.

Ниже. Тише. А двигатели не погасишь. Тут тебе, брат, не вакуум, тут по инерции много не налетаешь. Выключишь движок, и можешь выбирать, носом воткнуться в землю или брюхом на скалы.

А под брюхом как раз открывается россыпь звезд, будто перевалил за край земли и упал в изнанку звездного неба. Шахтные провалы, откуда тянет теплом, и краны над ними, источники энергии, расцветающие в визоре огненными цветами, «живая» пыхтящая туша краулера.