Властелин знаков - Павел Марушкин Страница 40

Я отбросил прошлую жизнь, как змея избавляется от старой шкуры. Таким образом родился Озорник — можешь смеяться, но это прозвище отражает мою суть вернее любого из возможных имен. Озорство как стиль жизни и способ познания — почему бы нет? В один прекрасный день я пересек границу Империи. Поезд мчал меня в Гейдельберг: именно там, в одном из старейших научных центров Европы, я решил начать свои изыскания.

* * *

Узнав о прибытии француза, Мюррей был наполовину готов к тому, что его и впрямь поднимут среди ночи, но мальчишка-посыльный от Фальконе так и не появился. Джек без помех завершил утренний туалет, проглотил скудный холостяцкий завтрак — яйцо, сваренное в мешочек, и тост с джемом, сопроводил все это чашкой чая и отправился в редакцию. За работой время пролетело незаметно: бросив взгляд в окно, журналист с некоторым удивлением отметил, что уже вечереет.

Погода выдалась на редкость скверной. Из низких туч сеялся мокрый снег, превращаясь в слякоть, кажется, прямо на лету; уборщики просто не успевали справиться с грязью, и молодой человек пожалел, что пренебрег утром гамашами. Он оглянулся в поисках кеба, но, как на грех, ни одного свободного экипажа поблизости не было. Раздраженно пожав плечами, Джек зашагал было прочь, но в этот момент с противоположного тротуара его окликнули. Мюррей узнал Томаса Финкелстайна, нотариуса, которого встречал несколько раз на традиционных банкетах братства.

— А, Том, здравствуйте! — поприветствовал его журналист, досадуя про себя на эту встречу: Финкелстайн отличался редкостным занудством.

Робкая надежда на занятость нотариуса тут же растаяла: пухленький человечек, возбужденно размахивая тростью, пересек улицу.

— Господи, Джек, как я рад вас видеть! Послушайте, вы мне просто не поверите, но я откопал такое…

— Ради бога, Томми, только не на улице! — перебил его журналист. — Давайте зайдем куда-нибудь, что ли… — Мюррей огляделся. — Да вот хоть в кондитерскую!

— Отлично! — заявил Финкелстайн. — С детства обожаю такие местечки. Скажите, Джек, могу я говорить с вами не как с журналистом, а как с братом по… — пальцы Тома сложились в приветственном знаке вольных каменщиков.

— Да, разумеется. — Мюррей заинтересованно взглянул на собеседника. — Если это касается Братства, я буду нем как рыба!

— Я чертовски рад, что встретил вас; сказать по совести, просто не представляю, что с этим делать дальше. — Финкелстайн порылся в кожаном бюваре и достал пожелтелый конверт. — Вы, может быть, слышали краем уха о скоропостижной кончине полковника Мэтью Фокса…

— Да вы шутите! — пораженно воскликнул Мюррей. — Я ведь как раз занимаюсь этим делом!

— Ага, значит, вы в курсе событий. Нашей юридической конторе выпало заниматься бумагами покойного; и среди прочего я наткнулся вот на это…

Джек взял из рук нотариуса конверт. Ни подписи, ни даты; но с обратной стороны была сломанная сургучная печать с изображением заключенного в треугольник глаза.

— Я бы не обратил на него внимания, если бы не Всевидящее Око. Увидав знакомый символ, я, естественно, полюбопытствовал — и… Читайте, читайте!

Внутри конверта лежал лист плотной бумаги. Джек развернул его.

«Моему сыну» — гласило заглавие.

«Любезный сэр!

Если ты читаешь это послание, значит, пришел мой черед отправиться в последнее странствие. За свою долгую жизнь я объездил весь мир и могу сказать: немного найдется на свете людей, побывавших в столь отдаленных друг от друга краях. Однако ж виной тому вовсе не страсть к охоте и не жажда новых открытий, как полагали многие: самою судьбой я был призван исполнить величайшую миссию, плодами которой наши потомки будут наслаждаться еще не одно столетие. Хотя труды мои завершены и вознаграждение получено сполна, я все чаще ловлю себя на мысли о некой несправедливости — ибо достигнув всего, к чему стремился, я не могу поведать о том без страха подвергнуть опасности этот мир — мир, который, говоря начистоту, мною же и был создан.

Нет, я не сошел с ума и не возомнил себя Господом. Будь уверен — эти строки я пишу в здравом уме и твердой памяти; просто предмет, о котором я толкую, лежит вне пределов человеческого понимания. Как тебе должно быть известно с моих же слов, в молодые годы я немало попутешествовал по странам Востока. Я не нарушу данной мною присяги, если признаю, что миссии эти далеко не всегда носили дипломатический характер; тем не менее моя деятельность была всецело направлена на благо нашей страны. Представь себе мир, в котором Франция, Германия, Нидерланды, Бельгия, Чехия и Испания с Португалией не являются штатами великой Империи, а представляют собою отдельные государства. Представь себе Альбион, который тоже является отдельной страной — хотя и обладающей несомненным влиянием и многочисленными колониями. Представь также, если хватит на то воображения, земли Нового Света, не слишком отличающиеся от равнин дикой Азии — и населенные потомками каторжников и авантюристов, имевших наглость декларировать независимость этого края. Представь все это — и ты получишь представление о том мире, в котором я родился и вырос.

Повторюсь еще раз — я не выжил из ума. Именно так обстояло положение вещей во времена моей юности. Британия достигла вершины своего могущества; дальше мог быть лишь спад — ослабление политической воли, потеря колоний, бесконечные войны и деградация. Кому, как не мне, работавшему на Форин Офис, знать, каких трудов стоило поддерживать мощь и благополучие нашей страны! К счастью, Фортуна оказалась милосердной ко всем нам. Выполняя некую миссию в Азии, я заполучил величайшее сокровище всех времен и народов: древний талисман неслыханной силы, способный ни много ни мало — влиять на все сущее в этом мире, изменяя судьбы стран и народов с такой же легкостью, с какой ребенок возводит и разрушает замки на прибрежном песке. Обретение власти над талисманом обошлось мне дорогой ценой: я утратил глаз, ибо такова плата за могущество, — в этом месте Мюррей слегка вздрогнул. — Но знай же: нет цены столь великой и поступка столь низкого, на который я не пошел бы ради славы величия нашей с тобой родины.

Талисман сей проявляет силу в руках избранного, но не повсюду, а лишь в сакральных местах, ему посвященных. Таким образом, три обстоятельства должны совпасть: место, человек и предмет — и тогда самое Время становится податливым, а История обращается вспять, меняя русло великих событий, дабы те воссоздали мир заново. Знай же: возвышение Альбиона, падение дряхлых монархий и объединение европейских земель под властью Британии — дело рук Дадли Фокса, равно как и природные аномалии Нового Света; ибо возникшая там держава могла со временем угрожать нашим интересам. Своей заслугой, пускай и косвенной, я числю также нынешний прогресс — ибо сосредоточение на землях нашего острова центров промышленности и науки дало сильнейший толчок развитию того и другого. Его Величество Пар отныне работает на благо каждого, приближая тот день, когда человек сравняется в могуществе с богами седой древности.

Исполнив свое предначертание, я позаботился о том, чтобы никто уже не мог переписать эту главу Истории. Я предпринял экспедиции к известным мне точкам, где в полной мере могла быть проявлена сила Талисмана, и уничтожил их, наглухо замуровав колодцы великих сил. Сам же Талисман я решил спрятать — но не как величайшее сокровище, ибо это рано или поздно привлекло бы интерес, а как некую древность, забавную, но совершенно бесполезную. Ныне он покоится на одной из полок нашего домашнего музея. Это книга, с виду вполне обычная, но обладающая одной особенностью: тебе никогда не удастся ни открыть ее, ни даже рассмотреть толком обложку; взгляд словно соскальзывает с этой вещи, будто вода со стекла. Для профанов она не более чем забавная безделица, диковинка с Востока… Конечно, велик соблазн сокрыть эту вещь раз и навсегда, утопив в море, — но силы, выходящие за пределы нашего понимания, удерживают меня от такого поступка, ибо нас связывают отныне незримые узы.