Кремль 2222. Митино - Олег Бондарев Страница 4

– Вы из чьих будете?

При этом командир угрюмо разглядывал мужчину исподлобья.

– Из чьих!.. – странно усмехнулся мужчина.

Десятнику показалось, что его глаза заблестели. Хотя, возможно, они слезились из-за пыли и ветра, а не от переизбытка чувств…

– Из наших, из кремлевских я, – с придыханием докончил незнакомец. – Казимир, отец Федота. Дружинник. Меня-то вы не помните, поди, еще мелкие были, но его-то должны!..

– Федота помню, – подумав, кивнул десятник. – Хороший товарищ… был.

– Почему был? – удивился Казимир.

– Потому что месяц, как в Зоне сгинул, – мрачно ответил Прокофий.

Десятник сомневался, стоит ли говорить об этом столь открыто, но потом решил, что Казимир, если он правда отец Федота, имеет право знать правду без прикрас.

Седовласый, заслышав дурную весть, вздрогнул и даже пошатнулся, но устоял на ногах. Видно было, что сказанное десятником поразило его в самое сердце. Оно и немудрено: кого таким обрадуешь? Впрочем, Прокофий тут же приглушил сочувствие – пусть лицо Казимира кажется ему знакомым, излишне доверять этому бродяге пока что не стоит. Перво-наперво его необходимо доставить в Кремль, а там уж пусть князь и воевода решение принимают. Тем более что странный мужчина, судя по морщинам и седым волосам, к их поколению ближе, чем к поколению самого Прокофия.

Остальные дружинники чинно помалкивали – знали, что поперек старшего в беседу лезть не стоит. Тем более что пока не до конца ясно, как к встреченному мужчине относиться – как к другу или как к врагу? В отряде у Прокофия люди были опытные, московской Зоной покусанные, потому не спешили ярлыки на других навешивать. Говорит, что пропавший Федот был его сыном? Если правда – сочувствуем. Но надо же еще разобраться, действительно ли правда…

– Сочувствую вашему горю, – искренне сказал десятник.

– Спасибо, – вскинув подбородок, сказал Казимир. – Но… случается. Я к своим годам уже привык ко всему, навидался, что называется…

Он шумно вздохнул, а потом добавил:

– Не думал я, что снова тут окажусь, что снова с ребятами повидаюсь, разведчиками… и крепость родную увижу. Эх, как же жаль, что сын…

Он запнулся и украдкой смахнул с глаза предательскую слезу.

– Что же, мы как раз в Кремль и направляемся, – подал голос Прокофий.

– Ну славно, – немного повеселел мужчина. – У меня как раз к князю с воеводой разговор имеется…

Прокофий и Олег переглянулись. Ситуация была неоднозначная: перед ними стоял мужчина, мало чем напоминающий дружинника, но при этом утверждающий, что он свой в доску, настоящий воин Кремля, да не просто воин – еще и отец почившего недавно Федота!.. И вот как с таким быть? Не будешь ведь его вязать и на крупе фенакодуса везти. Но и просто так через ворота вести как-то неправильно: вдруг он на самом деле лазутчик, подосланный в Кремль, чтобы насолить тамошним обитателям?

По счастью, Казимир сам решил подсказать решение.

– Ты, поди, сомневаешься во мне? – поняв все по взгляду десятника, спросил он. – Ну, не веришь, что я дружинник?

– Не то, чтобы не верю, – нехотя ответил Прокофий. – Но, если вы и сам разведчик, то должны понимать…

– Я разведчик, – перебил его Казимир, энергично кивая. – Потому прекрасно понимаю.

Меч бродяги упал на землю и, жалобно звякнув о потрескавшийся асфальт, замер. Сложив руки запястье к запястью, мужчина вытянул их перед собой и сказал:

– Вяжите веревками, поясами… чем хотите. Оружие мое – вот оно, иного нет, что подобрал, тем и сражался.

Прокофий поймал на себе вопросительные взгляды Ивана и Олега.

«Ну что, вяжем?» – безмолвно спрашивали они.

– Не сомневайтесь даже! – подначил их Казимир. – Я сам дружинник, так что понимаю: иначе – никак. Это не зазорно, это – разумно.

– Хорошо, что вы понимаете, – кашлянув, заметил десятник.

Такое рвение бродяги оказаться в путах немного удивило кремлевского командира, но он не подал виду и предпочел про себя радоваться понятливости мужчины.

– Олег, свяжи ему руки, – велел десятник.

Дружинник вздрогнул – хоть он и смотрел на командира вопросительно, но в глубине души надеялся, что выполнять приказ Прокофий скажет Ивану. Впрочем, спорить Олег не собирался: сняв пояс, он медленно подступил к бродяге.

– Не стесняйся, сынок, – сказал Казимир, чувствуя, как нерешителен дружинник. – Поверь: после того, что со мной было, связанные руки – это сущая ерунда!

– А что же с вами было? – наблюдая за тем, как Олег обматывает запястья блудного разведчика поясом, спросил Прокофий.

– Ох, так и не расскажешь, – со вздохом сознался Казимир. – В плену я был, если кратко. Долго очень… и вот – сбежал.

– А где же вас держали? – не удовлетворившись ответом, задал новый вопрос десятник.

Седовласый бродяга хмуро посмотрел на Прокофия исподлобья и буркнул:

– Не поверишь все равно.

– Ну а вы попробуйте, – не унимался десятник.

Еще один хмурый взгляд.

– За Куполом я был, – сказал Казимир. – У шамов.

* * *

Игорь сделал очередной выпад и поморщился: спину прострелило.

«Как обычно», – с грустью подумал светловолосый надзиратель.

Пользуясь одиночеством, которое ему дарил подземный острог, новоиспеченный стрелец втайне от других продолжал тренироваться с мечом… но, увы, лишь разочаровывался в себе, раз за разом. Вот сегодня, например, он пытался выполнить самое простое упражнение из всех, которое делал с закрытыми глазами еще лет пять назад, будучи юнаком… но добился лишь боли в позвоночнике и ноге. Все повторялось, как под копирку: Игорь становился в исходную позицию, поудобней перехватывал меч, рассекал клинком воздух… и, морщась, бросал на середине. Происходящее угнетало. Ладно б прогресс был ничтожно мал, ему бы хватило и этой малости. Но его не было от слова «вообще». Просто одно и то же, одна и та же боль, острая и практически нестерпимая.

Предприняв очередную безуспешную попытку, светловолосый надзиратель выронил меч и без сил привалился плечом к стене. Дружинники не плачут от жалости к себе, но в тот момент Игорь был как никогда близок к конфузу. Он еще мог пережить назначение в острог, как временную меру. Но чем дальше, тем больше Игорь убеждался, что ни на что иное его тело уже не сгодится. Что даже на той же крепостной стене ему просто не хватит прыти в случае очередного штурма. А уж о возвращении в открытый и крайне опасный мир Москвы не могло быть и речи…

«Какой десятник захочет меня к себе взять? – глядя на лежащий у ног клинок, с грустью подумал Игорь. – Разве что Захар… и тот – только из-за нашей дружбы!»

Стрелец прошелся взглядом по одинаковым, наспех сбитым дверям, окованным железными пластинами для надежности. Память услужливо подбросила сцену допроса, который побратимы еще до путешествия в Тушино учинили Третьяку – преданной шавке ненавистного маркитанта Вадима, дважды предавшего Кремль. Третьяк, кажется, тогда сидел в угловой камере и стучал зубами от холода…