За холмом - Дмитрий Шишкин Страница 4

Что-то кололось. В руки, в ноги, в шею. Кроме того, болело всё тело, будто его провернули в мясорубке. Ныло в боку, болели локти, лоб. Такое в последний раз было пару лет назад, когда он упал с качелей, раскачавшись до полурвоты…

И он качался. Ощущал, что лежит, но при этом мерно раскачивается, как будто едет куда-то или плывёт. Глаза открывать было страшно. Рядом кто-то беспрестанно бормотал. И вокруг ещё были люди, чужие, и их было много, он это слышал и чувствовал.

Какая-то травинка попала прямо в нос, начала невыносимо щекотать. Он чихнул и открыл глаза. Раздались испуганные крики, а положение его тела вмиг изменилось – ноги ухнули вниз, раздался глухой стук.

Мальчик пытался понять, где он и что происходит. Он был в гробу. Но теперь не лежал, получается, а почти стоял – потому что люди, нёсшие гроб у ног, в испуге от его «воскрешения» отпрянули, а те, что несли часть с головой, толком ничего не поняли, но испугались тоже, руки их обмякли, но ношу удержали.

Гроб был старым и прогнившим, от него несло сыростью и землёй. Для удобства мертвеца, или, скорее, чтобы тело ребёнка хоть немного виднелось над гробом, его забили сеном. Оно, получается, и кололось.

Ребёнок с трудом поднял руку, толпа шарахнулась, начали раздаваться восторженные стоны. Жутко растрёпанная, устрашающего вида девушка грохнулась оземь. Мальчик присмотрелся – все вокруг были страшные. Очень. С перекошенными лицами, у кого один глаз был больше другого, у кого зубы торчали вперёд, у кого-то головы были неестественного размера или формы. И одеты были подобающе: в одинаковых не то робах, не то пижамах из домотканой грубой ткани светло-коричневого цвета. Сразу вспомнились фильмы про зомби и ходячих мертвецов, расхотелось вообще выбираться из этого гроба. Гроб – волне себе безопасное и удобное место.

– Ты жив? – раздался голос сверху.

Мальчишка извернулся, закинув голову назад. Над ним стоял пожилой дядька, скорее даже дед, хотя точно возраст было не определить из-за почти чёрной, загоревшей на солнце и обветренной кожи. Он выгодно отличался от своих попутчиков. У него были правильные черты лица, красивая седина и прямой нос, который особенно понравился мальчику. У папы нос был картошкой, а у этого – как в исторических книжках про испанских конкистадоров. Мальчик всегда сомневался, что у всех конкистадоров были одинаковые носы, но в книжках рисовали именно так, а он был воспитанным и с книжками спорить не привык.

Он открыл рот, но не смог произнести ни звука. Во рту, оказывается, сильно пересохло, губы отодрать друг от друга удалось с трудом.

– Ну конечно же, ты жив! Зачем я это спросил? – дед, кажется, был вполне удовлетворён беседой с самим собою. – Ты меня понимаешь?

– Да, – голос был настолько слаб, что мальчик сам его испугался.

Задние гробоносцы вежливо опустили прогнивший ящик на землю. Мальчик попытался встать. Тело ныло безумно, он приподнялся на локте. В передних рядах грохнулась ещё одна уродина.

– Дядя, – тихо позвал самый мелкий из семейства «зайцев».

– Да?

– Они понимают по-нашему? – он красноречиво обвёл глазами толпу страшных людей.

– Нет, почти никто. Их не учат, они говорят по-своему… – дед задумался на секунду, – вернее, по-нашему. Это примитивный язык, если ты захочешь, ты его скоро выучишь.

– Почему примитивный?

– Когда-то, очень давно, на нём писались стихи и книги, учебники и научные трактаты. Потом решили избавиться от иностранного влияния, начали со всех заимствованных слов. В итоге наукой стало возможно заниматься только на иностранных языках, искусство изучать – тоже. А сейчас нам и вовсе не разрешено много думать, у нас нет литературы и науки, нам не о чем разговаривать. Поэтому и слов мало. Они нам не нужны. Язык деградировал.

– А почему они такие уроды?

– Моя внучка тоже понимает нас.

– Где она?

– Вот! – дед подвинул прямо к лицу собеседника девочку, такую же уродливую, как и остальные.

Она смотрела огромными на маленьком, перекошенном природой, лице глазами и, казалось, не понимала ничего.

– Прости.

– Не за что! Им не с кем себя сравнивать, все такие. Так что это – норма. Это я, такие старики, как я, и ты выглядим ненормальными, – дед секунду поколебался. – И твои, видимо, родители.

– Мама! Папа! Где они, где? – мальчик вскочил, буквально выпрыгнул из гроба.

– Они живы. Это пока всё, что я могу тебе сказать.

Старик громко что-то скомандовал на незнакомом языке, уродливая молодёжь, кроме его внучки, стала расходиться, прихватив с собою пустой гроб. Мальчик осмотрелся. Всё вокруг было не менее странным, чем жители этого чудного места.

Они стояли посередине широкой и длинной улицы некогда, видимо, большого города: дорога была мощена камнем, и он почти весь был целый, хотя очевидно, что за мостовой очень много лет никто не ухаживал. Треснувшие и рассыпавшиеся булыжники встречались довольно часто, хотя общего вида, надо было отдать должное древним строителям, это особо не портило.

По обеим сторонам дороги виднелись полуобвалившиеся трёх– и четырёхэтажные дома. Жилыми выглядели только первые этажи, перед которыми брусчатка была расковыряна, и на месте этих раскопов росли овощи и зелень. Дорога шла с небольшого пригорка, из-за которого не видно было её начала, и вела неизвестно куда – дальше всё заросло кустами. Деревьев вообще нигде не было видно. Иногда встречались пни. Вдоль дороги стояли столбы. На каждом третьем висел почерневший от времени громкоговоритель, а на натянутых между столбами проводах было развешано бельё.

Но самое интересное было не это. Вся обочина была уставлена памятниками. Конными, в рост, бюстами. Их было не счесть. Некоторые выглядели очень старыми и сделаны были на совесть, красиво, из мрамора и гранита. Другие были поновее, подешевле и пострашнее: уже из песчаника, бетона или гипса, кони были непропорциональные, лица – чрезвычайно грубые, а фигуры – геометрические. Ещё хуже выглядели самые свежие: они были слеплены из глины, некоторые – из необожжённой, и уже разваливались, что их даже красило, настолько убого они смотрелись.

– Дядя? – немного окрепнувшим голосом спросил мальчик.

– Я тут, – ответил седой незнакомец.

– Это кто? – мальчик развёл руками.

– Это герои.

– Почему у них такие суровые лица? Они все хотят в туалет?

Дед хмыкнул. Неожиданно в беседу вмешалась его внучка.

– Ты очень плохо всё понимаешь! Это – герои! Ты понимаешь? Герои! Они не могут улыбаться!

– Почему? – мальчик растерялся.

Внучка седого дядьки была чуть старше его, но выглядела как дурочка, при этом явно собиралась поучить его жизни.

– А где ты видел героев со счастливыми лицами? Как может герой радоваться, если ему, чтобы совершить подвиг, приходится убивать других людей? – девочка была настроена решительно.