Эта страна - Фигль-Мигль Страница 4

– Да, – сказал блондин. – Что, так заметно, что с Масквы?

– Ты сам-то как думаешь?

– Думаю, что идёт ассимиляция. Я здесь уже целых два дня.

Пока девушка думает, стоит ли комментировать наглую шутку – шутка ли это вообще, кто знает московских, – из-за поворота без помпы выруливает убитая «копейка». Из «копейки» выскочили и метнулись под вывеску «Алмаз. Ювелирный салон». Резкие парни с их кожаными куртками, тёплыми трениками и ржавым отечественным автопромом были неотличимы от мелкой шпаны, провинциальных налётчиков.

– Опять экс.

– Так, – сказал блондин. – 90-е всегда с нами.

– Ну какие ещё 90-е, говорю тебе, экспроприация. Это не бандиты, а межпартийная БО. Боевая организация.

– Из каких же партий?

– Эсеры, анархисты, максималисты… Я в них не разбираюсь.

«И не одна ты», следовало сказать. При составлении чёрных списков на бумагу полезли не только тайные личные страхи составителей, но и их невежество, подкреплённое непрофессионализмом и ленью недобровольных помощников. Даже референту из президентской администрации достанет смекалки поставить звёздочку рядом с именами Троцкого, Ежова и Л. П. Берии, но сотни и тысячи других имён, безобидная, беспомощная типографская краска – кто ж знал! А как было проверить? – встали людьми, в багаже у которых, помимо наркомовской пули, лежали царские тюрьмы и каторга, подполье, опыт войн и разведработы, умение рисковать и приходить друг другу на помощь. Референты не думали, что это важно: не путать левую оппозицию с правой, Зиновьева с Бухариным или вникать в расцветку эсеров. Слово тем более привычное… ну и получилось, как с пушкой и единорогом: только опыты доказали, что «Справедливая Россия» – это одно, а Партия социалистов-революционеров – совсем другое.

(Но как, вообще говоря, жить референтам? У каждого референта есть своё горе: невыплаченный кредит, неудачные грудь и зубы, старушка-мама. Они не хотят дурного. Они не знают, например, что Агранов до ВКП(б) состоял в ПСР, что Ягода был анархистом-коммунистом и поддерживал контакты с эсерами, что ВЧК на треть состояла из левых эсеров, и даже в 1934-м в высшем руководстве НКВД насчитывалось тридцать человек (31 %) лиц с некоммунистическим прошлым: ПСР, анархисты, левые эсеры, меньшевики. (Ежов и Берия это исправят.) Референты не знают, а если б вдруг и знали, то не умели бы пристроить это знание к жизни… но, возможно, каким-то боком виноват и тот, кто пять или десять лет назад читал им лекции и ставил зачёты? Да. Нет. Тот, кто ставит зачёты, никогда ни в чём не виноват.) Додумались внести в список Савинкова – ну и слава Богу, Бориса Савинкова Россия XXI века не потянула бы, – но проморгали десятки рядовых боевиков: от самых известных, храбрых, удачливых отшатнулась в страхе даже постсоветская реабилитация. Да нужно ли было быть семи пядей во лбу, чтобы предсказать, что они сделают, оказавшись в стране, которую вновь очевидно и отвратительно подмял под себя настоящий, невыдуманный, общий для всех классовый враг.

– Да. Насилие – вещь позитивная.

– Как у тебя всё просто.

– Я и сам простой.

– Это мэра нашего магазин. Деньги с наркотиков через него отмывает. Если повезло ребятам, сейчас на выходе будут в воздух стрелять.

– А если не повезло, то по зевакам.

С этими словами он схватил её за руку и поволок… невесело бежать на хромой ноге, в одной руке палка, в другой – красотка в среднем весе… поволок за угол и прочь, и за их спинами вскоре действительно раздались выстрелы.

Остановились отдышаться.

– Как тебя зовут?

– Марья Петровна.

Блондин, который был чуть не вдвое старше нахальной девчонки, улыбнулся.

– Ты не похожа на Марью Петровну. Ты похожа на Машу. Извини.

– Может быть, назовёшь своё имя?

– Олег Георгиевич.

Он перехватил её смутно озадаченный взгляд и снял перчатку. На левой руке не хватало двух пальцев: мизинца и безымянного.

– И нога повреждена, – сказала Марья Петровна.

– И нога.

– Это был взрыв?

– Нет. Что-то не слышу сирен родной милиции.

– Приедут. Попозже.

– Неужели в доле?

– Не в этом смысле. Много сочувствующих.

– Чему?

– Ну как это «чему»? Делу революции. Ты что же, решил, что эти деньги на водку и яхты пойдут? На сапоги от…

– От Prada. А на что ещё можно потратиться?

– На оружие, типографию, организационную работу.

– На выборá…

– Не нужны таким выборá. Это нелегальные, непарламентские партии.

– Наконец-то.

– …Ладно, Олег Георгиевич. Бывай.

– А телефончик?

– Моей сестре парень назначил свидание на вечер, – сказала Марья Петровна. – А за день они то там, то здесь раз пять столкнулись, знаешь, как бывает: в магазине, на площади… Так что вечером она ни на какое свидание не пошла. Её уже от этого парня реально тошнило. Мораль: здесь Филькин. Хочешь не хочешь, теперь сто раз увидимся.

Филькинское управление ФСБ… ловко, надо сказать, запрятали полторы свои комнатки и вывеску… Филькинское УФСБ по-братски делило с прокуратурой и налоговой трёхэтажный (если мезонин считать за этаж) особняк на набережной (если считать набережной двести метров облицованного берега). Противоположный берег свободно скакал к серой узкой воде природными обрывами, а этот был с газоном по склону, оградкой, фонарями и цивилизованной лесенкой. Светлые палевые и желтоватые присутственные дома смотрели через реку на зады центрального парка, на виднеющийся слева от парка собор, чёрный узкий мост, сплошь тёмную церковь и, вдали, монастырь, в прежнее время бывший тюремным распределителем (всё левее и левее, за пределами рамы, так что из окна увидишь, только высунувшись).

Блондин Олег Георгиевич без спешки поднялся по лестнице, отыскал нужный кабинет и привычно, как пистолетом, махнул удостоверением перед носом развлекавшегося с айфоном толстого майора.

– Управление собственной безопасности.

– А! пресловутый полковник Татев!

– Звучит как титул, – сказал блондин. – Пресловутый… высокородный… досточтимый… Начальство на месте?

– Убыло начальство, – сказал майор. – У нас здесь проблемы покрупнее московского особиста.

– У мэра проблемы?

– У мэра? Тебе не по хер ли, есть проблемы у мэра Филькина или нет? По хер. И мне по хер.

Полковник Татев одобрительно кивнул и подошёл к окну. В окне, как в раме, проступила бесконечная мягкость пейзажа, неяркий свет над водой и землёй.

– Хорошо у вас.

– Ага. Вижу, что сразу с поезда.

– Что, так заметно?