Люди как боги - Сергей Снегов Страница 4

Ромеро после разлуки не здоровается, а обнимается: он говорит, что этот обычай раньше существовал во всех цивилизованных племенах. Хорошо еще, что он не целуется, – был, кажется, и такой странный обряд приветствования.

– Это вы, Эли! – сказал он важно. – Ясно вижу, что это вы!

Они стояли передо мной плечо к плечу – улыбающиеся, довольные. Оба невысокие, всего метр девяносто один каждый – меньше, чем Лусин и я, – широкоплечие, молодые: Андре ровесник мне и Лусину, Ромеро на пять лет старше. На этом сходство заканчивается, все остальное, от облика до привычек, вкусов и поступков, у них не только различно, но и противоположно. Ромеро ни на кого не походит, кроме себя. Его усы и бородка-эспаньолка мало напоминают окладистые бороды и усы на портретах доисторических королей, хотя он утверждает, что скопировал их не то с римского цезаря, не то с американского президента – в общем, с какого-то из владык древних республик. И он всюду для забавы таскает трость. Он и обнимал меня, не выпуская трости.

Но если Ромеро ни на кого, кроме себя, не похож, то Андре не бывает долго похожим даже на самого себя. При каждой встрече он иной и неожиданный. Если бы он не был гениален, я бы сказал, что он тщеславен. В школе он менял волосы чаще, чем костюмы. На пятом курсе второго круга он удалил доставшиеся ему от природы каштановые кудри и завел черные и прямые волосы, а на третьем круге растительность на голове менялась год от года: гладкие пряди сменились локонами, за ними появились пучки, похожие на кочки, потом он был сияюще лыс, затем снова обзавелся волосами – на этот раз короткими и колючими, как проволока.

Цвет тоже менялся: кудри были золотые, потом превратились в вороные, а проволокоподобная поросль обжигала малиново-красным, так что голова пылала на свету, как головешка, – Андре считал, что такое сверкание ему к лицу. На этот раз у Андре были мягкие каштановые кудри, такие же длинные, как у Жанны. Во всяком случае, это красивее, чем малиновая проволока.

– Ты загорел, Эли! – сказал мне Андре. – Неужели солнца на Плутоне так пламенны?

– Это результат концерта, – возразил я. – Твоя симфония меня чуть не испепелила. А один старичок хватался за сердце.

– Тебе не нравится? Нет, правда, тебе не нравится, Эли?

– Как может нравиться вздор?

– Та же мысль, что я высказывал, – подхватил Ромеро. – И те же слова, дорогой Андре: вздор ваша симфония!

Жанна обняла Андре и показала нам язык.

– Не огорчайся, милый. Полчаса назад Эли басом объяснялся мне в любви! «Я у твоих ног. Что ты собираешься делать?» Как можно серьезно относиться к Эли?

Мы хохотали, даже Ольга улыбнулась. Андре продолжал огорчаться. Этот чудак всерьез надеялся восхитить мир своей адской музыкой.

– Я могу объяснить, что не понравилось в концерте, – сказал я. – Но на это нужно время, Андре.

Он ответил:

– Давайте присядем в парке и побеседуем.

– Лучше походим по парку, – предложил Павел. – В старину философы любили беседовать, прогуливаясь. Почему бы нам не воспользоваться некоторыми их обычаями?

– Без ходьбы философия у древних не шла, – подтвердил Леонид. – Их поэтому называли ходоками.

– Перипатетиками, то есть прогуливающимися, любезный Мрава. Могу вас уверить, что ходоки, или жалобщики, не имели отношения к философам.

Леонид промолчал. С Павлом спорить бесполезно. О древности он знает все. К тому же никто из нас не представлял, чем именно различались профессии жалобщиков и прогуливающихся. В старину было много удивительных ремесел.