Проект "Сколково. Хронотуризм". Сталинский сокол - Татьяна Михайлова Страница 4

Ярви замычал и задергался, извиваясь, насколько позволяли путы.

Незнакомец сделал успокаивающий жест, после приставил палец к губе, как бы призывая к молчанию, повернулся, направился к ширме. При этом вроде бы что-то выдернул из гранаты. Спокойно вышел из-за ширмы, постоял недолго, водя головой, словно пересчитывая людей и запоминая, кто где находится. И – метнул гранату.

А потом резко повернулся и… закрыл глаза, крепко сжав веки.

Раздался хлопок, будто в доме лопнул огромный воздушный шар. И тут же – у Ярви в глазах разорвалось солнце.

Ослепленный Ярви вспомнил уличных фотографов и приспособление в их руках, с помощью которого они производили вспышки. Вот словно такая вспышка сейчас полыхнула прямо у него перед глазами.

А в доме началась и не смолкала пальба. Говорили пока только два ствола. Бах, бах, бах – с равными и очень короткими промежутками. Но вот в ответ огрызнулось другое оружие и еще одно… Но больше эти голоса не звучали. Зато продолжали звучать те первых два ствола. Они затихли всего лишь на миг, чтобы снова заговорить столь же уверенно.

А потом все стихло. К этому времени радужные круги в глазах улеглись, зрение вернулось, и Ярви увидел над собой блестящий металл длинного и широкого, похожего на охотничий, с загнутым острием клинка. Нож держал в руке тот самый незнакомец в тельняшке.

– Очухался, папаша? Проморгался? – «моряк» легко, демонстрируя силу рук, перевернул Ярви на живот. – Это тебе не хлопушка на Новый год, это светошумовая граната. Понимать надо. У вас, поди, таких еще нет.

Ярви узнал язык. Русский. Он узнавал отдельные слова. Правда, понять, что ему пытается сказать русский моряк, был не в силах.

– Полтора часа плутал по вашей тайге, как олень. – Русский резал путы на ногах и руках Ярви и продолжал о чем-то говорить. – А тур-то взял всего на два часа, прикидываешь, папаша. Андестэнд? Ну а тут форменная засада. Сплошняком леса и сугробы, ни хрена не видно. Потом углядел огонек твоей хаты. Зашибись, думаю, все-таки не зря смотался. И тебе тоже подфартило, чухня, вовремя я подвалил. Впрочем, ты все равно ни хрена не понимаешь. Откуда тебе…

Русский распрямился, привычным движением вогнал нож в ножны на поясе. Ярви тоже поднялся, растирая затекшие запястья. Он хотел сказать незнакомцу «спасибо» на русском языке, но пока вспоминал позабытое слово, русский уже успел отойти. Ярви двинулся следом.

Обогнув ширму, Ярви замер. По всему дому валялись убитые финны и шведы из отряда Лося. В самых разных позах. На полу, под лавками, навалившись на стол. Одетые и полуодетые. Кто-то сжимал оружие в руках… Все шестнадцать бойцов сводного финско-шведского отряда были мертвы. Как же русский сумел их так легко перебить и остаться целым и невредимым? Впрочем, Ярви тут же нашел ответ. Вспышка гранаты ослепила не только его, но и всех остальных в доме. Их даже сильнее, ведь граната упала прямо рядом с ними. Кто-то из них сумел на ощупь выхватить оружие, но стрелял наугад. И не попал.

Странные, противоречивые ощущения охватили Ярви, он путался в них, как рыба в сети. А вроде бы должен сейчас испытывать радость, одну только радость избавления. Ведь русский спас их от… если не от смерти то от жгучего позора, от раны на всю оставшуюся жизнь, раны, которая зачастую хуже самой смерти. Но это же русский, а они, финны, сейчас воюют против них. Нет, Ярви не воюет, но как объяснишь это русскому? Даже если поймет, поверит ли? Даже если поверит, нужны ли ему эти объяснения? Что у него на уме, у этого русского?

Тем временем русский моряк перешагнул труп человека, который носил при жизни прозвище Лось, и подошел к столу. Без малейшей брезгливости взял в руки флягу в суконном чехле, поболтал, положил на место. Взял другую. А вот в этой что-то оставалось, русский обтер рукавом тельняшки горло фляги, приложился к ней. Заходил кадык, голова запрокидывалась все дальше. Наконец моряк оторвался от фляги, крякнул смачно, поднес рукав тельняшки к носу и шумно втянул воздух ноздрями.

Потом передернул плечами:

– Эх, хороша, зараза! Спиртяга знатная.

Он вновь вытащил свой устрашающего вида нож, отхватил им кусок лосятины, положил его на ломоть хлеба.

– Это кто ж такие-то? – заговорил он с набитым ртом. – Горячие финские партизаны? А чего своих тогда терроризируют? Или типа махновцев что-то? – русский стащил с головы вязаную шапку (он оказался светловолосым, коротко стриженным), утер ею лицо и шею, бросил на лавку. – Кстати, девчонка твоя, папаша, в комнату умотала. Плакать, переживать. Понял, чучело? Гёрл нах хауз гоу-гоу.

По взмахам руки незнакомца Ярви догадался, что тот хочет сказать. Что дочь убежала к себе в дальнюю комнату. Конечно, пусть придет в себя. Ярви и сам чувствовал дрожь в коленях. Чувствовал и даже слышал, как колотится до сих пор его сердце.

Он всегда успокаивал себя трубкой. И сейчас прибег к испытанному средству. Достал из кармана свою любимую короткую трубку, набил и раскурил ее.

– Ух ты! – воскликнул русский, оторвавшись от поедания вареной картошки с солеными грибами и взглянув на наручные часы. – Мать честная, минута всего осталась! Даже перекусить не успеваю. Вот вроде плотно покушал перед отправкой, а проголодался. Ноги выдергивать из ваших сугробов и снова в них втыкать – тот еще фитнесс-шмитнесс.

Русский еще отхлебнул из фляги, утер губы ладонью.

– Ну все, пора. Не буду вас тут пугать колдовскими штуками. У вас и без того на сегодня впечатлений до хрена.

И двинулся к двери. Подобрал куртку, закинул, не надевая, на плечо. Вдруг остановился, хлопнул себя по лбу.

– Блин, опять назад с пустыми карманами, что ли! Не, на этот раз сувенир прихвачу. Охотничий, блин, трофей.

Русский закрутил головой вокруг себя. «Что-то потерял, обронил?» – подумал Ярви.

Незнакомец задержал взгляд на на Ярви. Потом шагнул к нему, вырвал изо рта дымящуюся трубку. И быстрым шагом направился к двери. У двери остановился, вскинул согнутую в локте руку со сжатым кулаком:

– Сколково форева, папаша! Ферштейн?

И быстро вышел на улицу, хлопнув дверью [9].

– Куда пошел этот русский, отец? – Совершенно опешивший Ярви не сразу сообразил, что рядом с ним стоит дочь. – Ночью? Один? В мороз? Папа, смотри, он ушел без шапки!

Дочь протянула ему шапку русского. «Да-да, конечно. Надо догнать, сказать, что он может остаться ночевать. Я вспомню русские слова, я объясню. Если откажется, то надо просто отдать ему шапку».

Ярви бросился к выходу. Открыл дверь, шагнул на крыльцо. Лицо обдало морозом. И сегодняшняя ночь тоже обжигает холодом. И вообще эта зима выдалась жутко холодной, словно природа обиделась на людей за развязанную войну… Лица Ярви коснулась снежинка. Со вчерашнего вечера шел снег. Как обычно бывает в морозы – мелкий, колючий и жесткий.