Сострадание к врагу - Сергей Герасимов Страница 4

— Согласен. Это большой риск.

— Это все равно что войти в клетку к тигру.

— Это все равно что войти в клетку к тигру, не зная, голоден ли он, — уточнил Капитан.

— Почему они не просят о помощи, пускай даже на своем языке?

— Вот сам у них об этом и спросишь.

— Вы все-таки решили лететь к ним?

— Еще нет, — ответил Капитан. — Я не хочу принимать такое решение сам. И я не могу разбудить пассажиров. Они также рискуют своими жизнями, как и мы с тобой. Поэтому и спрашиваю тебя.

— Наконец-то! — воскликнул Денисов. — Впервые за две недели вы изволили поинтересоваться моим мнением. А почему не интересовались раньше?

— Потому что я на этой трассе двадцать три года.

— А я все-таки летал на военных кораблях.

— Я тоже летал на военных кораблях, — заметил Капитан, — правда, очень давно. Кстати, «Гордый» в свое время тоже считался военным кораблем, пока его не списали.

Но ты не ответил на мой вопрос: мы летим вперед или возвращаемся к Земле? В лучшем случае мы будем первыми, кто познакомился с неизвестной технической цивилизацией. Подумай об этом.

— А в худшем?

— А в худшем всего лишь погибнем.

— Всего лишь?

— Есть и моральный аспект, — сказал Капитан. — Мы можем их спасти. Мы ведь не дикари, мы люди.

— Не надо меня кормить красивыми словами. Я не верю словам.

— А если это единственная возможность в нашей жизни?

— Вы хотели знать мое мнение, и я отвечу. Я против. Почему? Могу объяснить. Никакого контакта не будет. Они нас раздавят как муравьев.

Денисов, здоровенный детина двадцати пяти лет, в свое время служил на военном корабле, который патрулировал дальние границы Содружества.

Он покинул военный космофлот не по своей воле. Капитан догадывался, почему так произошло: у Денисова сложный характер. Временами он становился невыносимым, хотя на самом деле был вполне нормальным парнем. Перед полетом Капитан прочел его досье. Там был один примечательный факт: в свое время Денисов получил восемь месяцев исправительных лагерей. Восемь месяцев лагерей — это серьезно. Однако Капитан не знал, за какое преступление сидел его второй пилот, а спрашивать не хотел. Поживем — увидим, думал он.

— Хорошо. Я приказываю двигаться вперед, к точке контакта.

— Что? Зачем же вы спрашивали меня? — удивился Денисов.

— Чтобы знать твое мнение. Я понял, что ты против. Но командую здесь я.

* * *

Через шесть часов полета они увидели корабль чужих, слегка вытянутый диск приличного диаметра. Из-за расстояния пока трудно было разглядеть детали.

— Черт возьми, мы их все-таки нашли! — без особой радости заметил Денисов. — Я до последней секунды сомневался, что они существуют. Настоящие чужие. Я чувствую себя как в кино. Фильм ужасов и боевик одновременно. Жаль, что у нас нет оружия.

— Ты думаешь, что оружие помогает решать вопросы?

— Смотря какие вопросы. Куда приятнее разговаривать, имея хорошую пушку в кармане, то есть на борту.

— На борту есть оружие, — сказал Капитан, — но мы можем использовать его лишь в особых ситуациях.

— Сейчас именно такая.

— Да, — согласился Капитан. — Сейчас именно такая ситуация. Поэтому я не разрешаю.

— Что?

— Не разрешаю использовать оружие. Это приказ.

— Они же уничтожат нас!

— Они в любом случае уничтожат нас, если у них появится такое желание. Мы должны вести себя так, чтобы это желание у них не появилось. Оружие только помешает.

— Я не собираюсь идти на смерть с голыми руками.

— А тебя пока не посылают на смерть.

— Может быть, они не агрессивны? — предположил Денисов. — Хотелось бы надеяться.

— Они агрессивны, — возразил Капитан. — Посмотри на дыры в обшивке.

Вначале я думал, что это стыковочные узлы. Но это следы взрывов. Корабль поврежден в бою.

— Если это на самом деле корабль-убийца, какой смысл спасать убийц?

— Не знаю, — сказал Капитан. — Может быть, они — жертва нападения.

Представь себе: на них напали, и они оборонялись. Мы не узнаем этого, пока не поговорим с ними.

С каждым часом «Гордый» подходил ближе. Корабль чужих уже виден во всех деталях. Он медленно поворачивался, изредка взблескивая точками световых вспышек, словно его поверхность усыпана битым стеклом. В нем было три громадные дыры, причем одна сквозная.

— Да уж, им досталось, — сказал Денисов. — Если бы такое сделали с земным кораблем, то там не осталось бы ничего живого.

— Они смогли подключиться к струне, а через нее к нашему запасу энергии, значит, живые люди точно есть. Пусть не люди, но живые.

— И мы стоим у них на пути?

— И мы стоим у них на пути. Струна не потянет двоих. Если бы они могли выпустить в нас ракету, они бы давно это сделали.

— Похоже, что они не могут?

— Вероятно, расстреляли боезапас. Или оружие повреждено. И если мы до сих пор живы, у нас есть шанс.

— Какой шанс?

— Помочь им. Какой же еще? Или тебе нужно что-то другое?

— Мне много чего нужно, — ответил Денисов. — Вы проторчали всю жизнь на рейсовом корабле, положим, вам это нравилось, но моя-то жизнь еще вся впереди. Я хочу навсегда вернуться на Землю. Хочу иметь много денег и красивую жену. Хочу завести детей и отдыхать с ними на каких-нибудь тропических островах. Хочу учить своих мальчиков играть в футбол, а если будут девочки, то пусть это будут самые красивые девочки в мире. И на самом деле, раз мы уже здесь, эти проклятые алиены — мой шанс. Может быть, единственный. Вы знаете, что такое годы жизни на дальнем патрульном крейсере, у самой границы? Ни одной женщины за три года, кроме редких шлюх в портах и личных силиконовых роботов женского пола, предназначенных специально для того, чтобы мужчины не сошли с ума окончательно, да еще идиот начальник, который с утра до ночи дышит тебе в спину. Я ненавижу космос, эту шизофреническую пустоту. Не хочу умирать неизвестно зачем и неизвестно ради кого!

— Я не верю тебе, — сказал Капитан. — Ты говоришь, как обычный самовлюбленный сопляк. Это не твои слова.

— Я не самовлюбленный сопляк, нет. Просто так сложилась жизнь, не могу объяснить.

— Тебе нужно было влюбиться в хорошую девушку на Земле и просто знать, что она тебя ждет. Без этого всё становится бессмысленным.

— Любви не бывает, — Денисов ухмыльнулся. — Есть только секс и расчет. И еще привычка. Этого достаточно. Любовь только в сказках. Я перестал верить в нее в пятнадцать лет.