Стрингер. Летописец отчуждения - Александр Радин Страница 4

К полуночи они вышли к болотам. Алексей это понял по все чаще преграждавшим путь протокам, густо поросшим камышом. Пацан постоянно лавировал, выводил на высокие глиняные плотины, показывал едва заметные тропы. Дождь поутих и уныло моросил, но с севера ползли тяжелые иссиня-черные тучи. На перемену погоды надеяться не стоило. Смертин и Жук и так уже давно промокли насквозь. В ооновских ботинках противно хлюпало, а спецпокрытие на плащ нанести неизвестные производители, похоже, забыли.

Смертин не питал иллюзий по поводу Жука. И невооруженным взглядом было видно, что пацан знает только подходы к Периметру. Но и этого было вполне достаточно. Самое сложное — пробраться мимо военных. По крайней мере Алексей так рассуждал. А то, что там балаболят о «смертоносной Зоне»… сказки, скорее всего. Сколько стрингер себя помнил, врали всегда. Цели и причины только были разные. Врали, чтобы журналисты обязательно приехали, потому что к ним обращались как к последней инстанции. Врали, чтобы ни в коем случае не приезжали и не увидели, чего лучше не видеть. Так что масштабы опасности зачастую очень преувеличенны. Сплетни, слухи, домыслы.

Его профессия, конечно, входила в группу риска… Но даже в горячих точках спецкоров обычно старались собрать в безопасных лагерях в тылу. Если те и лезли под пули, то только либо по молодости, либо… как Смертин.

Жук уже успел взахлеб рассказать об атаках монстров на военных, о богатом хабаре, который выносят из Зоны, о псевдособаках, чернобыльском псе и крысином волке. Об аномалиях и болтах для их опознавания. Знал он немного, и с чужих слов. Смертин даже виду не подал, кивал только и впитывал информацию, как губка. Монстры… Алексей чуть не рассмеялся только от одной этой мысли. Какая глупость! Те, что на фотографиях, выглядели как подстава. Куклы. Скорее всего, эту страшилку придумали военные, которые прятали в Зоне свои секреты. А почему нет? Стрингеру эта версия казалась более правдоподобной. Опять натворили чего-нибудь, а теперь пытаются замести следы. Вон сколько колючки развесили.

Все это звучало глупо. Получается, уснувшая было атомная станция опять ни с того ни с сего жахнула новым взрывом. Да не каким-нибудь, а аномальным. По Зоне бегают мутанты, повсюду разбросаны необъяснимые наукой ловушки, а во всем этом бедламе лазают сталкеры в поисках уникальных артефактов. И вообще, все ночное предприятие начинало порядком надоедать. Холодно, темно, мокро, грязно, да еще кряквы орут. Так и просят дроби под пернатый зад.

Пробившись через плотную в человеческий рост осоку, стрингер и мальчишка, наконец, выбрались на берег Тетерева. Далеко на юго-востоке светились едва различимые огни Ораное. Там теперь базировался штаб «голубых касок».

— Здесь можно перейти вброд, только передохнем немного, — сказал Жук, усаживаясь прямо на сырую траву.

— Придется плыть?

— А ты как думал!

Пацан хлюпнул носом. Ему, судя по всему, эта затея нравилась не больше чем стрингеру.

Алексей достал камеру и установил на нее подсветку. Лампа до слепоты резала глаза. Но деваться было некуда.

— 01:12 по Москве, 13 августа 2031 года. На той стороне реки начинается Зона. Отсюда стартует мое путешествие. Со мной местный проводник. Надеюсь, что через три часа все блокпосты будут за спиной. Я даже не представляю, что меня там ждет. Всю дорогу льет дождь. Встречают нас не очень гостеприимно. Направление — север, бывшее село Андреевка.

Понеслось. Корвет уходит в небеса. В парусах гуляет ветер, грот-мачта гудит от вчерашнего хренового местного пива, палубу залило волной, но корпус вполне себе ничего. Пару штормов выдюжит. Мальчишка сунул ему аптечку, в которой было, казалось, все, кроме одного. Нурофенчику бы или, на худой конец, кеторольчику. Голова того и гляди лопнет.

За рекой вновь раскинулось болото, а за ним широкий луг.

— Дальше не пойду, — остановился на самой границе осоки Жук. — Ты в Зоне. Я сдержал свое обещание. Возвращаюсь. Там дальше заброшенная землянка пастухов, в ней и переночуешь.

— Может, проводишь?

— Нет!

Мальчишка совсем расклеился. Он наотрез отказался идти дальше. Даже в темноте было видно, как мелко подрагивали губы и кончики пальцев. Чего ссать-то? Вполне приятный лужок.

— Обратно не боишься один идти?

— Боюсь, — вдруг честно признался Жук. — Но ведь ты же мне заплатил. И я сдержал обещание. Ведь так?

Он тихонько шмыгнул носом.

— Да.

— Через километр будет трасса. Ее вояки контролируют. Это их последний кордон.

Трясется будто осиновый лист на ветру. И чего они так боятся этой Зоны? Параноики одни. Что в деревне, что среди вояк.

— Спасибо.

— Болты у тебя есть?

— Есть.

— Я ухожу?

— Уходи.

— Я сдержал обещание. — Жук нырнул в темноту, и Алексей остался наедине с самим собой. И с Зоной.

Вот так? Совсем просто? Ни тебе бетонных дзотов, ни бункеров, ни бронетехники. Луг и Зона. Иди на все четыре стороны.

Что-то здесь было не так. Стрингер пытался понять, что конкретно его не устраивает, но не мог. Сомнение. Вот что сейчас давило на него. Ему не верилось, что самую тяжелую часть пути он преодолеет так легко. Можно сказать, марш-броском. «Вот сейчас, — все время думал он. — Сейчас». В глаза ударит луч света, и солдаты положат их лицом в грязь, пиная по ребрам. Но никто не кричал, что надо остановиться и бросить оружие. Никто не стрелял в воздух.

Надо идти вперед, до землянки, а утром разберемся. Утром все встанет на свои места.

И он пошел.

Стояла поразительная тишина, нарушаемая только звоном комаров и трелями цикад. Дождь закончился. На небе появилась огромная желтая луна и с укоризной посмотрела на одинокого путника, бредущего по мокрой траве.

Крыши у землянки не было совсем. Вероятно, ее снесло во время урагана. Остался только огромный котлован, обшитый изнутри листами шифера. Дощатый пол был залит водой, но в самом углу Алексей нашарил грубо сколоченную лежанку. Рядом в землю врыли столик. Он зарядил ружье, перекусил шоколадкой и увалился на голые доски.

«Ну вот тебе и экстрим».

Смертин открыл глаза. Что-то было не так. Взгляд метался по сторонам. Лужа, стены землянки, потрескавшиеся куски шифера, горизонт…

Он не узнал небо.

Серое, страшное, нелепое.

Такое небо он не видел нигде.

Такое небо могло только вгонять в депрессию, уничтожать в человеке любые позитивные эмоции. Будто сверху навалилась незримая плита и давит, давит, давит вниз, убивает волю. Так бывает. Просыпаешься утром, и все плохо. Нос забит, мышцы дрожат от бессилия. Солнца нет. Кругом снег, конец февраля, в квартире тихо и до безумия одиноко. Ты смотришь в окно на серое небо, на копошащихся внизу людей, на грязные машины. Кажется, об этом пел Цой: «Белая гадость лежит под окном, // я ношу шапку и шерстяные носки. // Мне везде неуютно и пиво пить в лом. // Как мне избавиться от этой тоски…» В точку. Но даже в таких ситуациях небо не такое серое.