Проклятая книга - Дарья Иволгина Страница 4

Лавр посмеялся над недоумением своего любознательного друга.

— Все написанное пишется к пользе душевной, а не ради удовлетворения праздного любопытства, — назидательно произнес он. — Любопытство — чувство греховное, толку от него немного. Кроме того, оно возбуждает фантазию, а пустое фантазирование для ума — то же, что блудное осквернение для тела.

Харузин покраснел. Он любил фантазировать на самые разные темы. Еще одна причина, почему в монастыре ему жилось трудно и он спешил удрать на волю. Фантазии в этих стенах приходили неохотно и в мозгах ворочались так, словно у них, фантазий, легкокрылых и забавных, неожиданно вздулись животы и отекли ноги.

Не заметив смущения приятеля, Лавр продолжал:

— Описание орла — это символ, и нужно это понимать. Смотри. Рост конца носа — это рост наших грехов; слепота глаз — духовная слепота от грехов. Потому что чем больше ты грешишь, тем меньше ты понимаешь, какой ты великий грешник. Это духовный закон, понимаешь? Вроде этого… как ты их называл?

— Законы Ньютона, — сказал Харузин.

— Вот-вот, — махнул рукой Лавр. — От нашего произволения это не зависит.

— Это называется «объективная реальность», — опять вставил Харузин. Ему хотелось быть хоть чуть-чуть, хоть в чем-то умнее Лавра.

Лавр это сразу понял и прищурил один глаз.

— Какой ты умный, Сванильдо, — проговорил он.

Эльвэнильдо (он же просто Сергей) закрыл лицо руками и затрясся от смеха, чтобы скрыть смущение.

— Ладно, продолжаю, — смилостивился Лавр. — Орел означает человека, освобождающегося от грехов и стремящегося на духовную высоту. Сам полет в высоту — это… Ну? Каковы два крыла у аскезы?

— Пост и молитва, — пробормотал Харузин, не отнимая рук от лица. Теорию он усвоил гораздо лучше практики. Всякий раз некстати всплывал в памяти шекспировский дядюшка Тоби: «Если ты такая ханжа, то что же — не должны существовать на свете ни пирожки, ни пиво?» Эх!

— Продолжаю, — говорил между тем Лавр. — Камень — это Церковь и вера, злато озеро — святое причастие, согревание на солнце — праведная жизнь, а Солнце — Господь Иисус Христос. Понял теперь, для чего этот рассказ?

— Понял, — сказал Харузин.

Теперь, вернувшись в дом Флора в Новгороде, он пытался разобраться со следующим отрывком — про благоухающую пантеру:

«Пантера имеет такое свойство: из всех животных самое любезное и враг змею; многоцветна, как хитон Иосифа, и прекрасна, молчалива и кротка весьма. Когда поест и насытится, спит в логове. На третий день восстает ото сна и громким голосом кричит. От голоса же ее исходит всяческое благоухание ароматов. И следуя благоуханию голоса пантеры, звери приходят к ней».

«С какой целью звери, привлеченные голосом пантеры, приходят к ее логову? — раздумывал Харузин, снова и снова перечитывая отрывок и разглядывая странную пантеру с хвостом в виде покрытых цветами и листьями гибких веток и цветущим же языком, нарисованную в книге. — Почему она враждует со змеем? Если змей — это дьявол, то пантера — нечто… праведное. Тогда благоухание должно означать благоухание добродетели…»

И вот, в разгар этих душеполезных размышлений, входит Флор и говорит «пойдем». И Харузин откладывает книгу и свои заметки на мятых берестяных листках, встает и идет вместе с хозяином дома в горницу, где сидит странный гость, этот самый Тенебрикус, терпеливо ждет, глядя в сумерки неподвижным взглядом.

При виде этой фигуры Харузин вздрогнул. Так выглядел бы какой-нибудь классический «андэд», «не живой — не мертвый» из настольной ролевой игры. Гуль, например, — несимпатичное существо, которое предпочитает обитать на кладбище и в полночь лакомиться там сгнившими трупами. Или лич — мертвый маг, чрезвычайно злое и невероятно мощное существо. На полевых ролевых играх такие персонажи почти не отыгрываются. Потому что примитивный способ — вытаскивать из сумки заклинание, написанное на бумажке, — работает плохо. Ребята, конечно, делают вид, что испугались, но… но они не пугаются! А лич должен быть по-настоящему жуткий.

Случались, конечно, эпизоды. Скажем, тот же знаменитый «Ангбанд» на одной из Хоббитских игр. Но там большую помощь переодетым, раскрашенным и соответственно себя ведущим оркам оказывали сами пленные эльфы, которые ждали ужаса — и его же нагнетали. Ужас несвободы, ужас быть окруженным злом… Сильнейшие эмоции, которые заставили многих назвать «Ангбанд» центральным событием ролевого движения за много лет.

М-да. Но если отвлечься от «Ангбанда», то перед Эльвэнильдо сидел самый настоящий «не живой не мертвый». Без всякой вампирской тематики, без боевой раскраски, одетый серенько и простенько. И манеры самые сдержанные.

Но — страшный. Жуть исходила от самой его позы, от самого его присутствия в комнате.

Эльвэнильдо остановился на пороге и потихоньку перекрестился.

«Андэд» засмеялся. Еле слышно. Но Эльвэнильдо услышал.

Все еще смеясь, Тенебрикус повернул к нему лицо — морщинистое, обветренное, с яркими синими глазами. Белки этих глаз были пронизаны густыми красными жилками, а углы — гноились. Но синева горела победно, яростно.

Сухие темные губы растянулись в самой настоящей улыбке. Не притворной.

— У тебя хорошее чутье, — сказал Тенебрикус очень спокойно. — Ты сразу почувствовал…

— Ты не дьявол, — сказал Харузин, чуть успокоившись. Он прошел в комнату и присел на лавку.

— Нет, конечно, — согласился Тенебрикус. Я — человек, как и ты. Ну, может быть, чуть-чуть от тебя отличаюсь… Но у нас много общего.

— У нас нет ничего общего только с дьяволом, — сказал Харузин.

— Заладил — «дьявол, дьявол»! — досадливо поморщился гость. — Видел я твоего дьявола, знаю… — Тут из его глаз потек ледяной, прямо-таки арктический холод. И Харузин, заленедев, понял: гость не ради красного словца брякнул. Он действительно что-то видел. И, раз еще жив и может сидеть тут и разговаривать, победил увиденное.

Лич? Гуль? «Андэд»?

Или просто человек… особенный человек?

Харузин на всякий случай решил пока не задаваться подобными вопросами. В конце концов, для таких дел есть хозяин. Пусть Флор и разбирается, пусть Флор решает. А он, Харузин, с удовольствием подчинится.

Разговор не спешил начинаться. Вертелся вокруг того, другого. Гость пожелал знать, чем занимается «приживал». Он не употребил этого слова, однако Харузин хорошо понял, какой смысл заключает в себя этот вопрос. Рассказал о чтении «Физиолога».

— Скоро, если Бог даст, повидаешь иные страны, — сказал гость. — Если хозяин наш решит, что так следует поступить… Лавр вот утверждает, что эту загадку Флору распутать под силу. Тем более, что друзья у Флора, мол, хорошие — верные и бесстрашные. Так ли это — покажет время.

— А я и географию вашу изучал, — похвастался Харузин, дурея от всего происходящего. Еще несколько минут назад ему хотелось спать. Думалось: «Вот дочитаю этот кусок про пантеру — и на боковую… Буду думать о ее многоцветной шкуре и ароматном голосе… Надо же такое придумать — ароматный голос!..» И вот сна ни в одном глазу. Вместо этого он, Харузин, стоит перед каким — то незнакомым человеком самой зловещей наружности и, как школьник, похваляется тем, что прочитал какую-то книжку по географии.