Путь к Свету - Василий Арсеньев Страница 4

Когда я думаю о том времени, отчего-то всплывает в памяти картина расстрела «Белого дома» из танков, случайно увиденная мною в выпуске новостей от октября 93-го года. По мере взросления в моей душе копилась обида… обида за Родину, которую топтали ногами все кому не лень: иностранцы, что праздновали победу в «Холодной войне», и сами русские, потерявшие веру в себя и свою страну. Одни уезжали, другие спивались, третьи – ожесточались и замыкались в себе…

Впрочем, приобщение к запретным плодам западной культуры началось отнюдь не в 90-е годы. Думать, как известно, не запретишь! Не всем гражданам Советской России нравилась роль безгласных строителей коммунизма, которую им отвели по умолчанию. Интеллигенты, что посмелее, подались в диссиденты, но грань между патриотизмом и предательством подчас слишком тонка…

Одно поколение молодёжи на волне «оттепели», последовавшей за смертью вождя всех народов, стремилось стильно одеваться и развлекаться, следующие поколения – от скуки жизни всё более раскрепощались. Сквозь помехи в радиоприёмниках доносился «Голос Америки». Магнитные кассеты с песнями Битлз – мечта молодого советского человека! Из-за границы веяло духом свободы и счастья. Так, рождался образ цивилизованного Запада, где исполняются все желания, нет цензуры и всесильных органов безопасности. Рай на земле, коммунизм, которого обещали, но не построили советские вожди к 80-му году. Падал авторитет власти, забывались прошлые победы, обнажилась пустота советской жизни и ограниченность идеологии марксизма-ленинизма. Мы поверили в западную сказку и вышли из плена, но по пути к новой мечте увязли в болоте! Советская империя ушла в небытие, едва пошатнулся строй, что держался на попрании свободы…

***

Я привыкал к труду с самого раннего детства. Мама учила меня иностранным языкам: в шесть лет я уже бегло говорил по-английски и немного понимал по-французски. Она читала мне рассказы о наших великих предках, об их тяжкой жизни, полной подвигов и лишений. Она говорила мне о Боге… с таким чувством, что я плакал от умиления. Я учил наизусть Евангелия, – подчас ленился, но она и слушать моих капризов не хотела, тащила меня в тёмный чулан, где я ревел, забившись в угол, а потом просил прощения у неё. Вместе с тем мама осталась в моей памяти удивительно добрым человеком; её забота была деятельной – она готовила меня к взрослой жизни и всю себя посвящала моему воспитанию, – даже уволилась с работы, чтобы заниматься со мной. Отец не понимал её, а в предсказание «какой-то там цыганки» не верил.

В те дни река обыденности захлестнула моих родителей волнами ссор…

– Зачем ты забрала его из сада? – кричал отец. – Сколько раз тебе говорить – он вырастет дикарём!

– От других детей он научится только плохому, – возражала мама. – Как ты не видишь, что он особенный!

– Ребёнку, пусть и особенному, прежде всего, нужно общение со сверстниками.

– Ты не понимаешь, Владимир… – со вздохом сокрушалась мама.

– Если я такой непонятливый, почему ты вышла за меня замуж? – вспыхивал отец, но, в конце концов, мирился с её чудачествами.

Тогда я жил в плену своих детских иллюзий. Папины знакомые одаривали игрушками и хвалили меня, и я думал, что всем интересен. Если бы мне сказали, что это не так, я бы ни за что не поверил!

Я обижался на маму за строгость, но сколько раз за свою дальнейшую жизнь вспоминал её благодарным словом! Помню, однажды она прочитала мне отрывок из «Откровения Иоанна Богослова». Я ничего не понял в этом странном тексте, сплошь наполненном аллегориями.

– Сыночек мой, – говорила она, и печаль легла на бледное лицо её, – очень важно, чтобы ты вырос хорошим человеком… неравнодушным, чтобы не было злобы и ненависти в сердце твоём.

Я улыбнулся и заметил мрачное выражение её лица:

– Мамочка, я тебя никогда не огорчу!

Среда формируют личность человека…

Я рос домашним ребёнком, но всё изменилось, когда мне исполнилось семь лет. Мама не хотела отдавать меня в начальную школу. Я умел писать и читать на русском и ещё на двух европейских языках.

– Я сама его всему научу, – горячо говорила она. Но отец настоял на своём и, громко стукнув кулаком по столу, объявил:

– Хватит ему прятаться за твою юбку!

И я пошёл в первый класс. Учителя дивились моим познаниям; их похвалы поначалу радовали меня. Но вскоре я заметил, что одноклассники сторонятся меня на перемене, посмеиваются надо мной, а то и вовсе лезут с кулаками. И рассказал об этом матери, она грустно вздохнула:

– Андрюшенька, ты не такой, как все, и не должен стыдиться этого! Запомни: твои способности причинят тебе немало страдания, но не позволяй в сердце твоё входить злобе и отчаянию, прежде думай об общем благе, а потом о своём личном…

Она говорила со мной как со взрослым, а я не понимал её… Вскоре отец добился моего перевода в школу для одарённых детей, где разница в знаниях была не столь заметной. Обладая превосходной памятью, я учился с удовольствием и всё схватывал на лету. У меня появились друзья, и я открыл для себя новый увлекательный мир. Я всё больше времени проводил на улице и не замечал того, что происходит с матерью…

Она вышла на работу. Но чего ей это стоило?! С бледной тенью усталости на лице она приходила домой, готовила обед и в бессилии падала на кровать. Я не видел, как она горстями пьёт лекарства, и не слышал, как время от времени стонет от боли. Она не жаловалась, не любила больницы и занималась самолечением. Но обезболивающие препараты мало помогали, и с каждым днём ей становилось только хуже…

Отец приходил домой поздно вечером и не сразу забил тревогу. Однажды посреди ночи его разбудил крик, – это был душераздирающий вопль, будто взревел дикий раненый зверь. Он тотчас вызвал скорую…

– Требуется обследование. В ЦРБ нет нужной аппаратуры. Советую вам обратиться в областную больницу, – вот и всё, что сказал врач, потом выписал какие-то лекарства и уехал.

Отец, несмотря на возражения матери, повёз её в Оренбург на обследование. А у меня загорелись глаза: «Свобода!» В те дни я прогуливал занятия и гонял с ребятами мяч по полю возле леса. Но вскоре моя жизнь изменится в одночасье…

Рано утром раздался звонок в дверь… На улице было темно и холодно. Я нехотя встал из тёплой постели и пошёл открывать. При виде родителей я скривил губы в приветливой улыбке. Отец своё лицо старательно прятал от меня, у мамы в глазах стояли слёзы… Меня кольнуло в сердце нехорошее предчувствие, но я не задумываясь пошёл в спальню.

– Постой, – остановил меня отец. – Мне надо поговорить с тобой…

«Неужели они всё знают?» – подумал я, вспомнив о своих прогулах. Я вошёл вслед за отцом в гостиную, где он, сдерживая слёзы, говорил дрожащим голосом:

– Ты уже большой и всё понимаешь! Скрывать от тебя я не вправе. Андрюша, мы с тобой должны быть сильными! Твоей мамы скоро не станет…

***

В областной больнице поставили страшный диагноз – опухоль мозга и направили в онкологический диспансер. Прогноз был неутешительный – операцию пациентка не перенесёт. Отец дошёл до главврача. Тот покачал головой, взглянув на томограмму: