Унэлдок - Юрий Саенков Страница 4

Девушка, лежащая от Славки на расстоянии вытянутой руки, была «золотой». Выше статуса не существовало. Золото на правом запястье носят люди, относящиеся к ближайшему окружению монарх-президента.

О «золотых» Славка знал только то, что все они баснословно богаты. Настолько богаты, что даже самые смелые фантазии не в состоянии переплюнуть существующую реальность. В остальном мир «светлых» овеян массой слухов и домыслов, рождавшихся по той причине, что жизнь их протекает весьма обособленно. Целые кварталы в старом Петербурге закрыты для посещений простым гражданам, там проживает элита страны. «Светлые» ездят по специально выделенным для них полосам на великолепных автомобилях «буржу», и это, пожалуй, едва ли не единственная возможность для обычного жителя воочию узреть небожителя. Их дети учатся в специальных школах и университетах. Их больные лечатся в специальных клиниках. Магазины, кинотеатры, рестораны — всё у них своё, специальное. Даже храмы.

Славка же находился в совершенно противоположном конце статусной градации. Он был «белым».

Уже несколько лет как он носит на своём правом запястье браслет молочного цвета из гибкого прочного пластика — Универсальный Электронный Документ, в просторечье — унэлдок. И цвет его браслета означает, что Славка не является полноправным гражданином своей страны. Он вообще не является гражданином.

Таких, как он, называют «люстрами» или «люстратами».

«Белым» можно родиться, а можно стать, утратив свой гражданский статус. Последнее означает — пройти через процедуру «ограничения в общественно-политических правах» — люстрацию. Отсюда и название. Ещё про изгоев говорят: «негр», «дно», «гандон», «бинт», «хомяк» — в каждом регионе, в каждой социальной группе и даже в отдельных молодёжных компаниях свои прозвища для таких, как он. Но чаще всего «белых» называют просто — врагами… Хотя нет. Чаще всего «белых» называют именно «белыми».

Время — знатный штукатур. Оно ловко сглаживает все шероховатости бытия и даже глубокие трещины. Надо только подождать, надо только уметь находить хорошее в плохом, не обращать внимания на трудности и не завидовать тем, кому повезло больше. Со временем Славка привык быть «белым» и выработал для себя целую философию, призванную не дать ему сорваться в никчёмные зависть и уныние. Не имея возможности получить большее, Славка хорошо научился убеждать себя в том, что он может прекрасно довольствоваться малым.

Он успокаивал себя.

Какая разница, что именно вы кладёте себе в рот, жуёте и глотаете, если в конечном итоге результат будет один — сытость? Вкус, испытанный в краткий момент пережёвывания и глотания, быстро пройдёт, а сытость — она общая для всех.

Какая разница, когда лёжа в тёплой постели, вы закрываете глаза, что именно находится вокруг вас, пока вы спите — десятки богато обставленных комнат или облезлые стены тесной каморки? Сон равняет и бедных и богатых.

Что проку в одежде из дорогих тканей, если она греет не лучше, а то и хуже, чем самая простая добротная одёвка.

Он успокаивал себя.

Когда-то Славка был полноправным членом общества и носил синий общегражданский браслет, ходил в общегражданскую школу и жил с отцом в уютной однокомнатной квартирке на окраине Петербурга.

Тогда на стенах Славкиного бытия ещё почти не было каверн и трещин. И сами стены эти были выше, шире и намного прочнее.

И в своё будущее в те времена Славка смотрел с уверенностью. После школы он мог поступить в профессиональное училище, а если посчастливится окончить учёбу в числе десяти лучших из потока (и Славка был к этому близок), то и в Университет. А высшее образование, как известно, открывает прекрасные возможности для того, чтобы добиться «красного» статуса. Но если даже не Университет, всё равно, перспективы у «синего» Славки были несравнимо радужнее, чем у Славки «белого». Стабильная работа, дешёвое жильё, бесплатное медицинское обслуживание и прочие гражданские льготы. Он мог пользоваться телефоном и Ростернетом, ходить на спортивные мероприятия, в кино и театры, посещать музеи и церкви.

Мог, мог, мог… Теперь всё это было в прошлом.

В школе им говорили, что «белые» — враги и не заслуживают ни жалости, ни сострадания.

Тонкая-Звонкая — Маргарита Васильевна, их классная руководительница, ведущая уроки патриотического воспитания и новейшей истории, эту тему очень любила и при любой возможности сворачивала на хорошо утоптанную дорогу обличения антигосударственной сущности «белых». Яростно звенящим голосом бывшей активистки Молодых Патриотов России (МолПатРоса) она рассказывала, как именно «белые» в самый разгар Пандемии едва не довели страну до краха, разожгли пожары народных бунтов, превративших многие города и сёла в руины. И вместо борьбы с общей бедой страна погрязла во внутренних распрях.

Известный историк современности Иван жар Жаров писал о том времени: «Желудок, доселе с лёгкостью переваривающий всякое чуждое, враждебное, что попадало в него извне, начал стремительно переваривать сам себя…»

Их так учили.

Славка, как и многие его одноклассники, втихую потешался над избыточным пафосом речей Марго, её манерой резко взмахивать во время выступлений чёрной косостриженой чёлкой и колотить воздух крохотным побелевшим кулачком. Потешался, но слушал внимательно. Узнавать о временах, когда никто не носил унэлдоков и не существовало никакой Системы, было захватывающе интересно. Те времена ушли безвозвратно, стали Историей, но их дыхание ещё не остыло. Совсем ещё недавно человечество балансировало на краю погибели и, казалось, спасенья нет. Но благодаря Системе и новым порядкам всё изменилось, человечество получило ещё один шанс. По крайней мере, та его часть, что проживала в России. И это чудесное спасение являлось лучшим доказательством того, что всё было сделано правильно.

Эта экзистенциальная разница между «тогда» и «сейчас» настолько увлекла школьника Славку, что он стремился при любом удобном случае узнать что-то новое о временах, предшествовавших спасительному возрождению любимой страны. Уж больно необычен был жизненный уклад граждан России до Локаута. Но нужную информацию раздобыть было не так-то просто. В Ростернете к архивным записям допускались граждане, достигшие восемнадцатилетнего возраста. А Славкин отец, хоть и родился ещё в той России, которую теперь было принято называть Прежней, ничего, кроме голода, войны и многочисленных смертей, не помнил. И говорить на эту тему не любил.

Другие «старики» с отцовской работы, кого бы Славка ни спрашивал, также были немногословны. Поколение суровых молчунов, видевших и переживших слишком многое.

— Дядя Игорь (Петя, Коля, Вася), — дёргал маленький Славка за рукав очередного отцовского сослуживца. — А как раньше всё было? Ну, тогда ещё…

Ответ практически всегда был одинаков:

— Херово было, Славик.

— А сейчас хорошо? — не унимался он. (Не потому что сомневался, а лишь для того чтобы в очередной раз услышать подтверждение).

— Очень! — смеялся дядя Игорь (Петя, Коля, Вася). — Беги на РЭБ, там дядя Миша тебе блестящих гаек отсыплет. Беги, поиграй…