Дочь леса - Элеонора Девильпуа Страница 4

– Потому что граница в полулиге отсюда, а нам нельзя встречаться с часовыми, несущими дежурство. А теперь помолчи.

Пока они закладывали большой крюк, чтобы не попасться на глаза стражницам, Кандри все сильнее охватывало нервное возбуждение. Она еще ни разу в жизни не покидала лес: лишь амазонки, носящие пояса, имели право выходить из чащи. В представлении девочки край леса являлся некой волшебной и одновременно устрашающей гранью между безопасным миром амазонок и хаосом, царящим снаружи. Она то и дело выглядывала из-за материнского плеча, пытаясь рассмотреть эту магическую черту. Вокруг росли гигантские эвкалипты, а земля между ними была залита большими пятнами света.

– Скажи, мама, почему ученицы не имеют права покидать лес? – прошептала Кандри матери на ухо.

– Потому что у вас нет поясов с живой лазурью, которые могли бы вас защитить.

– От чего защитить, мама? От темискирских солдат?

– Не только.

Кандри почувствовала в голосе матери неуверенность. Амазонка натянула поводья, и кобыла замедлила шаг, а потом остановилась. Без стука ее копыт лес вновь стал безмолвным. Мать спешилась и сжала колено Кандри. Она подняла на девочку свои голубые глаза, ставшие вдруг огромными и блестящими.

– Ты еще слишком мала и вряд ли поймешь, но у меня нет выбора. Ты должна пообещать мне кое-что очень важное, птенчик.

Кандри затаила дыхание.

– У тебя не должно быть детей. Никогда. Пообещай, что никогда не обзаведешься потомством.

Кандри чуть не рассмеялась: ей казалось, что сдержать такое обещание очень просто. Ей было всего семь лет, и в ее глазах дети являлись всего лишь ее враждебными сверстницами или младенцами, постоянно требующими молока. Она определенно не собиралась заводить собственных детей.

– Обещаю, мама.

Они снова тронулись в путь. Кандри, не оставлявшая надежду увидеть край леса, вся извертелась, выглядывала то из-за правого плеча матери, то из-за левого. Волнение девочки моментально испарилось, когда эвкалипты вдруг закончились, уступив место широкой зеленой прерии – впереди раскинулось море зеленой травы, простиравшееся до самого горизонта.

У Кандри округлились глаза. Никогда еще перед ней не открывался такой простор. Северный ветер обдувал ей лицо, шелестя оставшимися позади ветвями и листвой. Повинуясь командам матери, кобыла спустилась в неглубокую долину, скрывавшую путниц от взоров стражей. В тени отдельно растущих деревьев тут и там паслись дикие копытные животные. Путешественницы проехали мимо стада огромных наземных птиц, которые клевали высокую волокнистую траву равнины. Кандри вертела головой во все стороны, чтобы ничего не упустить.

– Мама, это пиорнисы?

– Да. Только нужно говорить «эпиорнисы», а не «пиорнисы».

– Помнишь тот омлет, что мы готовили, мама? Из огромного яйца эпиорниса?

– Помню, мой птенчик.

Восхищенная этим открытием, Кандри принялась болтать без умолку, комментируя все новое, что видела вокруг. Обогнув стадо эпиорнисов, они проехали мимо деревни илотов, небольшой группы соломенных хибар, притулившихся на склоне холма. Кандри с гордостью констатировала, что деревья-хижины амазонок намного удобнее и практичнее, чем дома, стоящие на земле. Мать почти не отвечала на восторженные замечания дочери. Вдалеке они увидели нескольких илотов, которые шли работать на свои поля или пасти скот. Многие воительницы происходили из деревень: дочерей бедных крестьян в раннем возрасте отдавали в лес, на воспитание амазонкам, как произошло с Меланиппе. Амазонки защищали илотов, а те взамен снабжали воительниц продовольствием и кормом для лошадей. В конце прошлой зимы – ей тогда было всего шесть лет – Кандри услышала разговоры о восстании в деревнях. Она не знала, что такое «мятеж», но селяне, наверное, с головой погрузились в это таинственное занятие, поскольку повозки с зерном и припасами больше не поступали в лес. К счастью, амазонки отправили в деревню отряд и положили конец восстанию. Они вернулись с гружеными телегами, и все вновь стало как прежде.

Кандри чувствовала себя совершенно разбитой, когда мать наконец остановила лошадь. Они оказались рядом с небольшим, выкрашенным белой известкой строением, зажатым между двумя полями овса. Кандри вошла в сарай и испытала разочарование, обнаружив внутри лишь кучу гнилого дерева и сломанные сельскохозяйственные орудия, разбросанные по земляному полу. Она повернулась к матери – та распаковывала вещевой мешок, доставала овсяный хлеб, циновку и тонкое одеяло.

– Что мы теперь будем делать? – спросила Кандри.

– Проведем ночь здесь, – ответила мать, усаживаясь на циновку. – Давай-ка, бери хлеб и иди сюда.

Она усадила дочь рядом с собой и стала заплетать ей волосы. Кандри жевала овсяный хлеб, а жесткие пальцы матери то и дело задевали ее уши, разделяли волосы на отдельные пряди.

– Мама, а куда мы пойдем завтра? – спросила Кандри, глядя на мать снизу вверх. Она видела только ее подбородок.

– Сама увидишь, мой птенчик.

Заплетя Кандри косы, мать прижала ее к груди и стала покачивать, тихонько напевая какую-то песню. Время от времени она целовала дочь в висок, щеку или лоб. На лицо Кандри капнула горячая слеза. Обессиленная после целого дня, проведенного верхом, Кандри уснула в теплых материнских объятиях.

Проснувшись на следующее утро, она несколько долгих секунд не могла понять, где находится. Постепенно перед ее взором проступили очертания пыльного сарая. Мать укрыла ее одеялом и уложила на циновку, возле изголовья лежал небольшой сверток с едой. А прямо перед ней стоял, прислонившись к стене сарая, какой-то человек и молча наблюдал за девочкой из тени. У Кандри вырвался крик изумления. Она поспешно сбросила с себя одеяло, а человек отлепился от стены и подошел к ней. Льющийся в окно и дверь свет упал на его лицо.

Кандри еще ни разу не видела мужчин, но тут же поняла, что перед ней именно мужчина. У него на подбородке росли грубые волосы, как у самых старых амазонок, только намного гуще. Руки у него были толстые, как стволы молодых эвкалиптов. Страх сдавил Кандри горло. Ее никогда не интересовали наставления взрослых касательно внешнего мира, но главную идею она усвоила: мужчины – враги амазонок.

– Вы кто? – взвизгнула девочка. – Где моя мама?

– Она ушла ночью, – ответил человек. – И оставила тебя мне.

Потрясенная его серьезным тоном, Кандри несколько секунд пыталась осмыслить услышанное. Потом истина постепенно начала доходить до нее. Девочка вспомнила странное поведение матери накануне, вспомнила, как печаль исказила ее черты, как она покрывала лицо Кандри влажными поцелуями.

Мать ушла. Бросила Кандри одну.

В груди девочки словно набух огромный ком, мешок, полный горя, слишком тяжелый для нее. В следующее мгновение этот мешок прорвался, и Кандри почувствовала, как ее лицо заливают слезы отчаяния.

– Иди сюда, – велел мужчина и резко схватил девочку за одну из длинных кос.