Майор и волшебница - Александр Бушков Страница 4

Это ничего, что я так рассказываю, с постоянными отступлениями? А, так даже интереснее? Вот и ладушки. Когда еще подвернется случай обстоятельно поболтать с человеком молодого поколения, да еще не с журналистом – это с ними приходится… сугубо идеологически выдержанно.

Мы были уже совсем близко, но они нас не замечали – увлеклись, стервецы, конечно. Жиган уже развязывал на ней платок, но не грубо, не нагло – неторопливо, словно бы играючи, с шуточками-прибауточками – девушка их, конечно, не понимала, но не могла не чуять хваленым женским чутьем интонацию, весьма даже игривую. Так и сидела неподвижно, положив руки на колени, только большие серые глаза чуть потемнели – надо полагать, от бессильной злости.

Мы были уже шагах в пяти, когда что-то произошло.

Я так и не понял что. Только всю троицу буквально отбросило на пару шагов, словно сильным ударом тока или воздушной волной. Вот только неоткуда здесь было взяться току и уж тем более разрыву. Вокруг стояла прежняя тишина, если не считать мерного лязганья танковых гусениц, к которому уже настолько притерпелись, что перестали замечать. Девушка сидела неподвижно, в прежней позе, разве что платок ей наш ухарь успел развязать и накинуть на плечи. А эта блудливая троица так и стояла в чуточку нелепых позах, словно в детской игре «замри». Положительно, что-то должно было произойти, я не понимал что, но нутром чуял…

И вдруг Жиган сказал каким-то странным, словно бы даже не своим голосом, словно бы дрожащим:

– Все видели? В бога, душу, мать… Пошли-ка отсюда, ну ее, не люблю непоняток…

Все трое шустро развернулись… и узрели в непосредственной близости меня, то есть отца-командира. С оторопелым видом вытянулись в классической стойке «смирно», хотя, строго говоря, были не обязаны.

Я присмотрелся. Ошибиться я не мог: в глазах у Жигана плескался страх, еще более сильный у двух других. И уж никак он не мог быть вызван лицезрением моей скромной персоны – совершенно не с чего, не собирался же я их на ближайших деревьях вешать, такие штучки в армии с незапамятных времен не в ходу. Я даже и не представлял, что в данных конкретных условиях могло всерьез испугать Жигана, не боявшегося ни глубоких рейдов в немецкий тыл, ни той жутковатой, прямо скажем, рукопашной с пьяными нибелунгами из ваффен СС, которых было чуть ли не вдвое больше… да не боялся он ни бога, ни черта, ни лихого человека, как говаривали в старые времена в нашей деревне. И тем не менее только что произошло что-то, всерьез нашего ухаря и уж тем более его «оруженосцев» напугавшее. Полное впечатление: разреши я им, они бы отсюда бегом припустили, особенно молодые…

Я посмотрел на девушку. Она сидела в прежней позе, с тем же безучастным лицом, и не было в ней ничего, способного так напугать не то что бравых разведчиков, но и юного пионера. Но как тогда объяснить то, что я только что наблюдал своими глазами?

Ладно. Пора было что-то сказать, а не продолжать немую сцену из «Ревизора».

– Ну что, Жиган? – сказал я с недоброй ухмылочкой. – Красоток деликатесами потчуешь?

Судя по лицу, понемногу принимавшему прежнее выражение, он совсем оклемался (а вот на девушку все же раз оглянулся украдкой). И сказал со своей почти обычной развальцой, которую всегда, стервец, держал в неких границах:

– Да мы что, товарищ майор? Мы ничего… Видим, девушка голодная, подкормить хотели немножко…

– И платок снять успели, – добавил я ему в тон. – Благодетели… Что ж вы вон его не покормили?

И я кивнул на немца в потертом военном мундире без погон, вместе с тремя пожилыми женщинами сидевшего возле костерка, на котором в немецком солдатском котелке кипело какое-то скудное варево. Немцу лет сорок, но сразу видно, что отвоевался: левая штанина пустая до колена, а рядом лежат два костыля. Отвоевался прочно, ни одного фельджандарма уже не заинтересует…

– Да пошел он к бабке в пазуху! – сказал Жиган уже своим обычным голосом. – Он с нами воевал, а мы его колбаской потчевать? Уж девчонка-то точно с нами не воевала…

– А почему ты решил, что с нами? – усмехнулся я. – А может, с союзниками?

– А чего ж он тогда с востока на запад драпает? – фыркнул Жиган. – И морду прячет характерно так. Посмотрите, товарищ майор – у него на кителе дырки явно от наград, и с полдюжины. А на правом рукаве – видите? – два прямоугольных шеврона сорваны. И как раз такого размера у немцев дают за подбитый танк. Тот еще экземпляр, попался бы он мне на двух ногах…

Вот теперь это был совершенно прежний Жиган – зоркий, наблюдательный, хваткий. Что бы там ни случилось, мне пока непонятное, оклемался совершенно – но двое его молодых «воспитанников» все еще поеживались, хотя было совсем не зябко. Девушка сидела безучастно, но у меня почему-то осталось впечатление, что она прислушивается к нашей беседе.

Пора было с ними что-то делать, вот только что?

– Так что же, Жиган? – сказал я. – Приказ забыл? О недопущении связей с немками, пусть даже по доброму согласию и с собственноручно написанными ими расписками?

– Да какая там связь? – запротестовал он, невинно выкатив глаза с видом облыжно обвиненного в людоедстве учителя ботаники. – Колбасой хотели угостить и все, наверняка ж голодная, вон, даже щеки подвело, хоть и фасон держит. А платок… Ну, то чистое баловство, как на гражданке с девчонками на вечеринках. Не юбку ж снимали в конце-то концов, это уж точно было бы вопиющее нарушение приказа, и к бабке не ходи…

И смотрел на меня совершенно как прежде – с хорошо скрытым нахальным: «Ну что ты мне сделаешь, орлу разведки бравому?», о котором оба мы прекрасно знали.

А ведь я мог, ох как мог…

В штрафную роту мне его не дал бы закатать штаб дивизии – кадр ценный, а прегрешения все же не настолько велики. А вот обеспечить ему пару недель роскошной гауптвахты в добротном, сложенном на века немецком подвале мне вполне по силам. Вот такое решение в штабе только одобрят, кто-то там говорил, что он, если подумать, на «губу» странствует гораздо реже, чем следовало бы.

Так что процедура предстояла несложная, знакомая и рутинная. Объявить этой троице две недели гауптвахты, приказать снять ремни, коих арестованным не полагается, потом Тычко отведет их в расположение батальона, выделит парочку конвойных, запихнут в кузов любой ближайшей машины – а уж в городке тот же Тычко разместит их со всеми удобствами. Уж он-то постарается – между ним и Колькой давно уже черная кошка пробежала, жаль, причины мне неизвестны…

И тут моя светлая идея погасла, как курок под сапогом…

Диспозиция на ближайшее время известна точно. Наступать в ближайшие дней десять мы не будем – и потому, что третий полк не закончил прием и обучение, пусть наскоро, пополнения, и потому (что важнее), немец сумел от нас оторваться. Где он теперь, какие у него силы, укрепляется ли он или намерен отступать дальше, точно неизвестно. Самолет авиаразведки успел передать, что он вроде бы задержался километрах в полутора от той линии, где укреплялись два наши полка и должны были встать те танки, что продолжали катить по мосту. Успел еще передать, что атакован четверкой «вертучих» (этих чертовых реактивных «мессеров»), потом замолчал и не вернулся. Другого нам пока не выделили. Господство в воздухе? Имело место, конечно, но оно никогда не размазано равномерно, как масло по бутерброду – где-то густо, а где-то пусто. Вот и на нашем участке было пустовато, почему «вертучие» иногда и шкодили, удирая безнаказанно.