Город без войны  - Светлана Пономарева Страница 4

Под вечер Сашка пришёл домой. Пока он ещё был в Корпусе, пока сдавал учебники, форму, прощался с ребятами, тоска была не такая сильная. Теперь же всё внутри болело, разрывалось на части. Он знал, что не должен идти домой. Он должен умереть. Чтобы не позорить мать. Но ноги сами принесли его к дому. Он немного постоял на улице и всё-таки вошёл в подъезд. Постучал в дверь сначала совсем осторожно, потом – сильнее. В квартире послышались мамины шаги. Это был лёгкий шелест шерстяных следков по деревянному полу, только сейчас он казался громче обычного. Вот мама остановилась у двери и спросила:

– Сашенька, ты?

Сашка подпрыгнул от неожиданности. Обычный мамин вопрос вдруг прозвучал безразлично, словно сын её давно застрелился и мама уже никого не ждёт. Сашка замер от неожиданности своего открытия, а мама повторила вопрос. Потом наступило молчание, долгое молчание. Где-то за соседней дверью раздался шепоток, ничего не значащий, но тревожный, за другой дверью почудилось кошачье мяуканье, темнота становилась пугающей. Сашка готов был повернуться и сейчас же бежать прочь от двери, прочь из дома, прочь из города…

Дверь отворилась. Сашка зажмурился от яркого света керосиновой лампы, которую мама держала перед собой. Лицо мамы казалось бледным, измученным.

– Ох, Сашенька, – выдохнула она, неловко притягивая его к себе одной рукой. В квартире отвратительно пахло лекарствами. Сброшенные с вешалки, валялись в прихожей вещи. – Люди из Конторы, – объяснила мама, – такие грубые, страшные…

Она всхлипнула. Сашка взял из её рук лампу, пошёл на кухню. Там тоже царил беспорядок.

– Сашенька, – мама как будто только что его разглядела, – что у тебя с головой?

– Ерунда, – пробормотал он. Похоже, те, кто наведывался к ним домой, не объяснили маме всего, что произошло. – Ты лучше скажи, чего они хотели? О чём тебя спрашивали?

– Они что-то искали. А спрашивали про Илью, про то, как вы в увольнение приходили. Сказали, Илья что-то натворил… – Мама сосредоточенно вспоминала. – Я хотела завтра ехать к тебе в Корпус. Такое горе… Илья – такой милый мальчик. Что он сделал? Ведь его теперь могут отчислить, да?

– Мама, – оборвал её Сашка, – что говорили обо мне?

– Ничего. Проверили твои вещи, и всё.

Сашка сел на табурет, положил локти на стол. Мама ничего не знает об отчислении, да и об Илье тоже. А уже так расстроилась. Что же будет дальше?

– Сынок, что у тебя с головой? Это опасно?

– Нет, – Сашка выдавил из себя улыбку и принялся врать: – На учениях из грузовика выпрыгивал – стукнулся. Вот отпуск дали. Недельку дома побуду.

Мама стала разжигать плиту. Сашка смотрел, как она устало двигается, и лихорадочно размышлял. Контора сюда больше не сунется – зачем он им нужен, да и из Корпуса выгнали и забыли. Значит, маме ничего можно не говорить. Так для всех будет лучше. Только надо за неделю что-то придумать. Решить, куда можно уйти, как будто в Корпус. Попробовать сунуться на завод – там работникам дают койку в бараке – или в какую-нибудь охранную службу… Выход найдётся.

– Сынок, а Илью держат в Конторе? Может, сходить, попросить за него? Он не может быть виноват.

– Мама, не надо! Только не ходи в Контору! – Сашка вскочил. – Он… на самом деле виноват. И мы с ним больше не друзья!

Мама ещё что-то говорила, но Сашка прошёл мимо неё в комнату и стал стелить себе на полу. Надо было лечь спать, чтобы не отвечать на её расспросы. Лечь и всё хорошенько обдумать. К тому же от всего этого безумия болела голова.

Мама грела чай, предлагала ему поесть, потом ещё долго сидела за проверкой тетрадей, вздыхая и шелестя страницами. Сашка лежал неподвижно и размышлял. О том, что совсем, оказывается, не знал Илью. Не знал того, с кем год стоял в шеренге рядом, спал на общей двухъярусной койке, сидел за партой.

А ведь они с Ильёй даже не ругались. Сашка вспомнил, как на одно из первых построений приятель притащил котёнка, подобранного у забора Корпуса, и за это загремел в карцер. Сашке показалось несправедливым такое наказание, и он стал пререкаться с офицером, за что его тут же посадили рядом с другом.

– Вот смотри, – говорил тогда Илья, – мы постоянно попадаем в одно и то же место – в Корпус, в одну роту, в один карцер. Ты думаешь, просто так? Нет, это не просто так. Мы как-то связаны.

– Да, – ответил Сашка. – Конечно, мы связаны. Давай поклянёмся никогда не разлучаться, даже если нас пошлют на войну.

– Давай, – согласился Илья. – Только клятву нужно скрепить кровью. Чтобы всё было серьёзно.

Расковыряв себе пальцы выдернутым откуда-то гвоздём, они перемешали кровь.

– Ну вот, – сказал Илья, слизывая кровь с пальца. – Теперь мы всегда будем вместе.

Наконец мама погасила лампу и легла. Сашка, кусая губы, подождал, пока она уснёт, и всё-таки разревелся. Раньше он и не подозревал, что в нём такой запас слёз: плакал и плакал, а слёзы всё не кончались. На улице была глухая ночь, когда, обессилев, он не то заснул, не то потерял сознание…

Утро выдалось унылым: по крыше барабанил мелкий дождик, ветер трепал пожелтевшие листья клёнов. Сашка проснулся и долго не мог сообразить, что случилось и почему он дома, а когда вспомнил, стало совсем плохо. Мамы в комнате не было – ушла на работу. Он поднялся, решил принять душ. Из зеркала на него затравленно смотрел худой бледный подросток, мало напоминающий прежнего Сашку. Повязка за ночь сбилась, обнажила затянутую кровавой корочкой рану. Сашка отвернулся, встал на цыпочки и достал с полки старенькую аптечку. К счастью, бинт в коробке нашёлся. Морщась от боли, Сашка туго перетянул себе голову, проглотил пару таблеток, полученных в санчасти, умылся, закрыл за собой дверь квартиры и постучал к соседям. У тёти Лизы и дяди Вити был единственный в доме телефон.

– Привет, солдат, – сказала тётя Лиза, увидев его, – какая у тебя повязка симпатичная!

– Мне бы позвонить… – вздохнул Сашка.