Поднять Атлантиду - Томас Гриниас Страница 39

— Сияющие Властители? — поморщился Йитс. — Это что за типы?

— Это звезды, — усмехнулся Конрад. — Сияющими Властителями называли звезды. Строители могли их читать и предсказывать некий конкретный, якобы самый благородный момент в пространственно-временном континууме. Если угодно, «мелкий шрифт», оговорка во вселенском контракте, снимающая с человечества ответственность за проступки и грехи предков.

— Конрад — космический адвокат, — фыркнула Серена. — Хорошо устроился. Ответ, видите ли, записан звездами, так что толковать его можно как заблагорассудится.

— А как же Вифлеемская звезда и волхвы?

Серена не поддалась на провокацию:

— Там совсем другое.

Конрад не отступал:

— А возьми раннехристианский символ «рыбы»? Скажешь, это чистая случайность, что он возник с началом эры Рыб? Который, кстати говоря, уже заканчивается, уступая эре Водолея.

— Что сие значит? — потребовала Серена.

— Это значит, что эра Церкви подходит к концу. И вот почему ты со своими ватиканскими друзьями так разнервничалась.

— Конрад, ты даже не представляешь, насколько далек от истины.

— Звезды утверждают, что я прав.

Йитс ткнул пальцем в сторону обелиска:

— Ты о каких звездах толкуешь? Об этих? Тут какие-то созвездия.

— Нет-нет, я про вон те. — Конрад показал на звездную резьбу на куполе. — Этот зал — своего рода небесные часы. Смотрите.

Он положил руку на обелиск и, не обращая внимания на испуганный вскрик Серены, покрутил каменный столбик вокруг оси на манер компьютерного джойстика. Раздался гул, и синхронно движению скипетра стал перемешаться и купол.

— Если мы хотим установить небеса в определенный момент времени, то надо начать с космической «часовой стрелки» или соответствующей зодиакальной эры, — сказал он. — Сейчас у нас рассвет эры Водолея, так что именно это созвездие, как мы видим, находится на востоке.

Пока он говорил, купол вернулся в исходное положение.

— «Минутная» же стрелка устанавливается по конкретному полушарию, Северному или Южному.

Конрад подвинул «джойстик», и совершенно новая группа звезд словно выехала из-под пола. Впрочем, он продолжил вращать обелиск, пока над головой не зафиксировалась первоначальная картинка.

— Третий, более точный этап настройки выполняется по точке равноденствия конкретного года.

Конрад показал последний вид коррекции и закончил демонстрацию, вернув все в исходное состояние. Гул затих.

— Итак, Серена, ты видишь, что обелиск и алтарь, вокруг которого мы стоим, представляют собой Землю в конкретной фиксированной точке. Созвездия на куполе — это небеса. Все вместе они определяют положение нашей планеты в конкретный момент времени.

Серена, до сих пор не пришедшая в себя от той легкомысленности и беспечности, с какой Конрад взялся крутить органами управления этой машины, еле-еле выдавила из себя:

— И в каком положении звезды на куполе стоят сейчас?

— Относительно обелиска они в точности копируют современное звездное небо над Антарктикой, — безапелляционно заявил он, всем своим видом отметая любые возражения.

— Отсюда я делаю вывод, что мы переживаем наиболее значительный момент в нашей истории, — сказала Серена, — ибо Великий Конрад жив и наконец-то совершил свое открытие.

Он улыбнулся:

— Ах, хоть в чем-то у нас сходится мнение.

Серена бросила на него презрительный взгляд:

— А тебе не приходило в голову, что ты крупнейший олух всех времен и народов и что человечество проклянет ту секунду, когда ты протянешь руку за обелиском?

Отчего же не приходило? Конечно, приходило, и не раз, так что сейчас Конрада уже начинал раздражать ее скептицизм.

— Сама подумай, — возразил он. — Если твои слова верны, то получается, строители П4 знали, что только высокоразвитая цивилизация с изощренной технологией способна обнаружить эту пирамиду, не говоря уже о том, чтобы в нее проникнуть. Именно наша развитость и продвинутость делает нас «благородными». Так что автоматически получается, что текущий момент является наиболее достойным, чтобы взять в руки этот обелиск — ключ к происхождению, к подлинным истокам человеческой цивилизации.

— А может, это троянский конь, — сказала она. — Может, этот обелиск — чека в гранате. Вынь ее — и прощай, белый свет. А, Конрад?

— А может, ты просто боишься, что Церковь потеряет свои позиции и право на единоличное толкование «Бытия», — ответил он резко и зло, потому как уже был сыт по горло ее истерикой. — Может, хватит упиваться собственным невежеством? Пора бы расчистить путь к новому веку просвещения.

Он взглянул на Йитса, тот пожал плечами и жестом пригласил Конрада пройти к обелиску.

— Бери, сынок, свой чертов жезл, да поскорее. Потому как иначе его заберут себе русские, да еще неизвестно, сколько юнакомеров бродит над головой.

Конрад искоса посмотрел на Серену и шагнул к скипетру Осириса. Он затылком чувствовал ее страх, когда положил ладонь на обелиск. Гладкий-гладкий, словно все надписи были вырезаны под поверхностью.

— Ты всерьез считаешь, что твой отец даст тебе уйти отсюда с этим жезлом? — спросила она. — Только во сне. А потом, не забывай про ООН. Все шансы за то, что мир узнает про твою находку и что ты с ней сотворил.

Конрад заколебался. Пальцами сжав обелиск, он почувствовал, как руке передается едва заметная вибрация. И тут, сам того не желая, отдернул ладонь.

— Черт возьми, Конрад! Чего ты тянешь?! — вскипел генерал.

Конрад и сам не мог понять. Вот перед ним шанс, который выпадает раз в тысячелетие. Шанс оставить после себя отметину, которую не занесут пески времени, которая перевернет историю с ног на голову. Шанс войти в бессмертие.

— Конрад, говорю тебе, не лезь в воду, не зная броду, — между тем заклинала его Серена. — Ведь ты сам не представляешь, к чему это может привести.

— Сестричка, вы сами не понимаете, что лепечете, — сказал Йитс. — Обелиск утащат, как пить дать, так что пусть уж лучше это сделает Конрад. Тем более что он один на это способен. Уж кто-кто, а он точно достоин этого жезла.

— Раз так, генерал, позвольте и мне внести свой скромный вклад в психологический портрет сего замечательного человека, — заявила Серена. — Говоря вкратце, вы не правы на все сто процентов. Пусть даже он ваш сын, это не дает вам права утвер…

— Он мне не сын.

Конрад замер. В неподвижную статую превратилась и Серена. Даже русский — и тот прекратил стенать. Залом завладела тяжелая тишина.

— Ладно, пусть приемный сын, — негромко поправилась Серена, внутренне извиняясь перед Конрадом.

— И даже не приемный.