Близкие миры - Евгений Гаркушев Страница 39

Бритый, который, казалось, только и ждал этого момента, обхватил сзади Давыдова могучими ручищами:

– Куда его? В секретную комнату?

Шарп сделал какое-то движение головой, но госпожа Игами загадочно улыбнулась и мановением руки остановила громилу:

– Пока не надо. Помести его в подвал.

– Не слишком ли ты много на себя берешь? – Джонсон, видимо, выступал за решительные меры. Николай уже понял, что секретная комната – это похуже подвала.

– Нам нужно посоветоваться, – все так же загадочно ответила девушка. – Зачем начинать ломать кости господину Давыдову прямо сейчас? У него может стоять блокировка… Да уведи ты его наконец, идиот!

Последняя гневная фраза была обращена к Бритому, который замешкался, то ли желая послушать разговор хозяев, то ли не получив точной и непротиворечивой команды.

Верзила перехватил Давыдова поудобнее, видимо полагая, что идти самому для того – непозволительная роскошь, и без труда потащил куда-то в недра дома. В дверях Николай ухитрился оглянуться. Глазам его предстала странная картина. Мужчина, которого назвали Джонсоном, вдруг стач слабо светиться и словно бы даже мерцать. Пленный математик не смог рассмотреть как следует – Бритый выволок его в темный коридор, пару раз зацепив о стены, и начал спускаться по лестнице.

Большого значения странным эффектам с Джонсоном Николай не придал. Бритый так сдавливал его, что вполне мог задеть какой-то нерв, в том числе и отвечающий за зрительное восприятие.

Добравшись до железной двери, Бритый распахнул ее, впихнул Давыдова внутрь и приказал:

– Не воркошись!

Слова такого Николай прежде не слышал, но смысл его был более чем ясен. Когда дверь захлопнулась, пленник оказался в полной темноте.

Решив, что попытка исследовать свою камеру не будет расценена как «воркошение», да и слушаться во всем своих тюремщиков не стоит, Давыдов развел руки и аккуратно принялся ощупывать пространство вокруг себя.

Здесь не было ни кровати, ни стульев, ни какой-то другой мебели. Проем двери, шершавые стены, голый холодный пол. Впрочем, один предмет обстановки в помещении все же имелся. В углу стоял унитаз со сливным бачком. Судя по всему, в рабочем состоянии. Вода в бачке едва слышно булькала.

Радостного в такой находке было мало. Нет, унитаз, конечно, достижение цивилизации и весьма полезное устройство. Без него могут возникнуть серьезные неудобства. Но наличие унитаза в комнате показывало, что это все-таки не комната, а тюремная камера. Рассчитанная на довольно долгий срок содержания заключенных.

Умывальник и кран с водой отсутствовали. Предполагалось, видимо, что пленники удовлетворятся бачком унитаза. Хотя Давыдову хотелось пить, утолять жажду водой из бачка он не стал.

Возможно, Николая и не собирались держать здесь долго. И это тоже не радовшто. Любопытно, кладбище у этих самураев тоже в подвале?

Сидя на холодном полу, привалившись спиной к такой же холодной стене, Николай размышлял о тех, кто его похитил.

Это могли быть обычные бандиты, и они потребуют за него выкуп. Разговоры об информации, которую нужно им выдать, о секретных планах – для отвода глаз. Такая версия нравилась Николаю больше всего. В том смысле, что она была самой приемлемой для него. Скорее всего, бандиты оставят заложника в живых и не будут сильно над ним издеваться. Разве что в показательных целях.

Следующий вариант – политические противники. От этих пощады ждать не стоит. Но зачем враждебным политикам похищать его? Если уж они решились на «мокрое» дело, вкололи бы большую дозу нитроглицерина в вену, выбросили из машины в пригороде – и прощай, депутат Давыдов! Надеяться же, что публичный политик изменит свои взгляды после камеры пыток, по меньшей мере наивно. Наоборот, оказавшись на свободе, он с утроенной мощью обрушится на оппонентов.

И, наконец, самая неприятная – теория внешних врагов. К врагам можно отнести и зарубежные спецслужбы, и организации, конкурирующие с Институтом физики, и радикально-террористические группировки, и ячейки фанатиков-самоучек, пытающихся самостоятельно построить вечный двигатель. Давыдов не знал, есть ли на самом деле такие ячейки энтузиастов, строят ли они вечный двигатель и имеют ли средства для воплощения своих проектов в жизнь. Но почему бы им и не существовать? Относительно же возможной активности остальных трех категорий врагов он нисколько не сомневался.

Конечно, Николаю не давала покоя странная одежда его тюремщиков. Именно она наводила на мысль о сумасшедших, маньяках и опасных оригиналах. Кимоно с мечами – это даже не маскарадный костюм… Нечто гораздо большее. И. наверное, более страшное…

Свет пленнику никто включать не спешил. Кормить его, наверное, тоже не намеревались. Не слышно было ни шагов, ни отдаленных звуков. Подвал был отлично изолирован.

Принюхавшись, Давыдов уловил едва различимый запах тления. Это ему совсем не понравилось. Вряд ли в соседней камере погибла мышка. Сквозняка не было, и, если запах чувствовался, источник его должен быть довольно сильным. Скорее всего, разлагалось гораздо более крупное существо. Оставленное неподалеку в такой же камере или неглубоко закопанное в том же подвале…

Подавив дрожь, Николай подошел к двери. Аккуратно погладил ее, ощупал, осторожно надавил туда, где, по его расчетам, должна была располагаться ручка. Естественно, дверь не подалась.

Николай никогда не считал себя взломщиком. Даже опыт кражи варенья из шкафа матери у него отсутствовал – варенье всегда стояло в доступных местах. И умению обращаться с отмычкой Давыдов мог только позавидовать. До сих пор его удивляли наклонности обычных, в общем-то, ребят, пытающихся проволокой отпирать замки и проникать за закрытые двери, когда в этом не было нужды.

Теперь у Николая была нужда. Но совсем не было опыта. Только для того, чтобы согреться, он надавил на дверь сильнее. И она вдруг распахнулась.

Нельзя сказать, что такой оборот сильно обрадовал Давыдова. И он прекрасно отдавал себе отчет почему.

Подергав дверь и не открыв ее, Николай мог спокойно опуститься на пол и ожидать решения своей участи. Теперь же он должен был принимать решения. Прятаться, убегать, может быть, с кем-то драться. С одной стороны, это лучше, чем ничего не делать. С другой – очень хлопотно. И страшно. Ведь в любом человеке сидит воспитанная с детства уверенность, что ничего плохого с ним никогда не случится. Особенно когда он бездействует.

Принимать первое решение нужно было сразу же. Потому что дверь открылась не сама собой. В коридоре, освещенная тусклыми лампочками, стояла госпожа Игами – в самурайском костюме и с мечом за спиной.

Что ж, с девушкой в обычной ситуации он бы справился. Пожалуй, можно было бы попытать счастья и отобрать у нее меч. Тем более госпожа Игами держала оружие в ножнах и не собиралась его вынимать. Но драться с женщиной? Как культурный человек Давыдов считал это неприемлемым для себя. Даже если его жизни угрожала серьезная опасность, а представительница слабого пола была самая что ни на есть опасная террористка. Но ведь он не был уверен ни в первом, ни во втором!