Учебник по химии - Анатолий Ключников Страница 39

— Всё просто прекрасно! Мне досталась такая шикарная комната! Светлица мне разом всё выболтала: что местные стражи забрали всех, кто к «огненной» химии имел хоть какое-то отношение: пару профессоров, всех кандидатов и даже аспирантов. Так что в жилом корпусе с десяток комнат враз освободилось. Всё так, как ты и говорил: только слушай и ахай — и дурочка сама тебе всё выложит, как на тарелочке! Она ж мне всех забранных химиков поимённо перечислила!

— Вот и хорошо, — я сделал глубокий вдох, как будто разом выбивая из себя пыль бесконечных дорог и жар ночных костров. — Давай, живи, работай, изобретай. И обязательно сделай когда-нибудь мгновенное огниво, а то я уже замудохался кремниевыми щёлкать… Обещаешь? Чтоб такое, чтобы загоралось и в снег, и в дождь, — с одного раза. Только пока свои «огненные» таланты не раскрывай, а то заберут тебя вместе со всеми, за компанию, во второй раз — и хрен ты сбежишь: тут горы кругом, а леса — мало.

Я, кажется, говорил что-то ещё весёлое и бодрое. Не помню сейчас уже всего: помню только, что шли мы вот так с ней под ручку по улочкам столицы, и никому до нас не было никакого дела, а нам до них — тем более. И такая мне, читатель, тогда жуткая грусть сердце сдавила — никак не рассказать. А я шёл, шутил, давал какие-то мудрые советы о том, как ей получше устроить здесь свою жизнь…

Ведит молчала. Я тоже замолчал, делая неспешные шаги — лишь бы продлить подольше очарование этого дня.

— Солдат, ты меня бросаешь? — и голос её дрогнул.

Тьфу ты. Довёл, устроил — а она ещё и недовольная. Я же не нянька ей, в конце-концов, и у меня своя личная жизнь ещё вся впереди. Или это она из-за беременности своей такая капризная?

Я остановился:

— Понимаешь, нам никак нельзя тут встречаться: это будет очень подозрительно. Я же простой наёмник: довёл, передал — до свидания. Нас же «стражи» сразу в оборот возьмут, почему мы встречаемся, — тем более, что ты — химик. Так что давай прощаться…

Она продолжала молчать. Я вдруг начал чувствовать, что в чём-то неправ. Не удержался, обхватил её милое, несчастное личико ладонями:

— Я не хочу с тобой расставаться! Я бы с тобой жил до самой смерти! Только с тобой, понимаешь? Но сейчас не могу. Мне нужно сначала устроить свою жизнь так, чтобы иметь заработок без хождений на всякие войны, а потом уже приводить хозяйку в дом. У меня и дома-то этого сейчас ещё нет.

Я опять наговорил ещё больше совершенно правильных и умных вещей. Она безучастно смотрела сквозь меня.

— Ты меня слышишь?

Ведит подняла глаза, заполненные глубокой болью:

— Ты меня бросаешь. Мы никогда больше не увидимся.

Нет, ну вы видали, а?! Бросаю я… Как будто она когда-то была моей! Как же можно бросить то, что не твоё??? Неужели у неё от её положения совсем ум зашёл за разум?

Я опустил руки. Кажется, я наговорил такого, чего никогда не сказал бы даже по пьянке. «Только с тобой», «до самой смерти» — эк меня прорвало-то… Что это со мной?

— Если не увидимся — значит, на то воля Пресветлого. Но я своё мужское слово сказал. Обещаю: как устроюсь — обязательно приеду и заберу тебя в свою страну. Ты мне веришь?

Она всё молчала. Я взял её за тёплые плечи, слегка встряхнул. Она резко крутанулась, вырвалась и зашагала прочь, не оглядываясь. Я тоже развернулся и зашагал домой.

Быстро сгущались сумерки; благодатное лето заканчивалось. Возле калитки я остановился, со злостью сорвал с себя дурацкий поясок, скомкал и швырнул на пыльную землю. Когда я закрывал за собой засов, то увидел, что безучастный босяк, до этого тупо сидевший на улице, откинувшись спиной на покосившийся соседский забор, суетливо вскочил, мелко засеменил в мою сторону, подхватил брошенный пояс и принялся торопливо запихивать его двумя руками за пазуху.