Рыцари потустороннего - Олег Дорофеев Страница 38

– Я и не думаю волноваться. Чем обязан такому внезапному визиту?

Амбалы переглянулись и заняли фланговые позиции, толстячок хитро улыбнулся:

– Вы разрешите?..

Не дождавшись разрешения, он отодвинул стул, сел напротив, скрестив короткие руки на груди. Повисла пауза, которую прервал непрошеный гость, кивнув в сторону ящика:

– Без звука смотрите?

Вместо ответа я опрокинул рюмку коньяка, закусив кусочком лимона:

– Вы извините, что вам не предлагаю. При исполнении нельзя.

Он всплеснул маленькими ручками:

– Ничего-ничего. Не беспокойтесь.

Хмель уже оккупировал мою башку, поэтому вел я себя неправильно. Молодцы старушки, вызвали когда надо.

– Дело в том, – продолжил мужик, – что поступил сигнал о вашем неадекватном поведении.

Я кивнул в сторону двери:

– Вы имеете в виду эту дементную старуху вкупе с имбецильной сестричкой? Так у них работа такая: сигналы подавать.

– Ну почему же… Они произвели на меня довольно хорошее впечатление. Мне показалось, соседка только добра вам желает.

Остатком здравомыслия я понимал, что эти последние слова, весь убийственно спокойный тон – не более чем наглая провокация, попытка вызвать агрессивную реакцию, но алкоголь мешал действовать грамотно. Его маленькие глазки сверлили мой мозг прямо через черепную коробку. Меня это начинало бесить.

– Так, давайте разберемся: вы кто – ответственный городской мозгоправ? А это, понятное дело, ваши опытные ассистенты?

Он оставался невозмутим:

– В данном случае это неважно.

И тут я сорвался:

– То есть как это неважно? Вы врываетесь в мой дом, задаете дурацкие вопросы…

Дождался своего часа, скотина! Я почти кричал, санитары напряглись, один из них переместился мне за спину, другой отрезал путь к двери.

– Вот видите, налицо аффективное расстройство, неадекватное поведение.

– Какое такое поведенческое?!

Он, наверное, в душе дзен-буддист – тот же ровный, безразлично-спокойный толос:

– Агрессивность, снижение критики, высокий уровень тревоги, вербальная расторможенность, ситуационная амнезия, газ оставляете открытым… Налицо стресс-диатез.

– Переведите! Зулусскому не обучен.

Врач расшифровал:

– Сочетание специфической уязвимости индивидуума и действия стрессора окружающей среды. Видимо, психическая реакция на пролонгированный стресс. Все эти похороны, знаете ли… Плюс алкоголь.

Я расхохотался:

– Вы что, думаете, я алкоголик или псих?! Вам ли не знать, что до делирия мне как минимум три дня беспробудной пьянки и парочка дней отмены. Обещаю, в этом случае я сам вас вызову!

Он терпеливо произнес:

– Я понимаю.

– Ладно, ребята, пошутили и хватит! Я сам врач, пусть не психиатр, но в своих птичьих правах кое-что маркую!

Он пропустил мои слова мимо ушей:

– Длительная алкогольная интоксикация…

Мой кулак со звоном опустился на сервировочный столик. Бутылка коньяка подскочила, но не разбилась.

– Ты кто? Нарколог?! Твою мать! Я и четверти не выпил!

Санитары среагировали мгновенно: один ловко ударил в печень, другой заломал руки, стянув их гибкими наручниками. Я понимал, что сопротивление бесполезно: эти парни навострились скручивать буйных кататоников, обладающих немереной силой, не чувствительных к боли, – что им какой-то нетрезвый парень в домашних тапочках? Самое лучшее, что оставалось делать, – держать язык за зубами, но ярость уже целиком подчинила мое существо.

– Уроды! Фашисты! Да я вас всех засужу! Что вы себе позволяете?! На каком основании?! Псы карательной психиатрии!..

Врач неторопливо достал из чемоданчика ручку, какой-то бланк и принялся неторопливо его заполнять. Я не унимался – еще бы, первый раз в жизни меня связали, да еще по указанию коллеги и в собственной комнате.

– Эй, ты, член общества «кукушкиного гнезда», я к тебе обращаюсь! А почему не смирительная рубашка? Это что, последний писк психиатрической мысли? Ты что, меня в «желтый дом» собрался запереть?! Поведай публике: сколько тебе заплатили эти злобные вороны?

Он даже не повысил голоса:

– Вы же врач. Согласитесь, такое поведение совершенно неадекватно… К слову, вам должно быть известно: психопат в декомпенсации приравнивается к психотику и подлежит госпитализации.

Я демонически рассмеялся:

– Давай поменяемся местами! Тебя на стул в наручниках, а я сяду писульку строчить. Такой диагноз нарисую – мало не покажется!..

– Не волнуйтесь вы так. Полежите у нас пару-тройку деньков, немного подлечитесь – и домой. Никто вас держать не станет. Но если вы будете продолжать вести себя подобным образом, придется принять меры.

Нет, как вам это нравится? Этот гад вломился ко мне домой и еще угрожает! Я ненавижу ругаться матом, но тут меня прорвало. Тирада вышла шикарной, даже санитаров проняло… От такой космической нелепости у меня действительно поехала крыша. Напрасно я это сделал. Эскулап неторопливо отложил ручку в сторону, открыл чемоданчик, извлек оттуда одноразовый шприц, выбрал из ампулы какой-то дряни (нетрудно догадаться какой).

Я заорал:

– Даже не думай, сволочь! Тебе потом даже халаты не доверят стирать…

В тот момент я испытывал к этому человеку такую ненависть, что, не будь этих наручников, отгрыз бы его мясистый нос. Он улыбнулся одними губами, как палач-садист, предвкушающий начало любимого занятия, за которое еще и деньги платят.

Иглу засадили в мышцу, спасибо, не в вену…

Через несколько минут тело стало наливаться свинцовой тяжестью. Господи, и они называют себя врачами! Алкоголь плюс тяжелый нейролептик. Завтра мне не выжить, если это завтра вообще наступит. А вдруг им заплатили столько, что они забудут мое тело в каком-нибудь близлежащем водоеме? Я представил это разливанное, бескрайнее море счастья, в котором будет купаться моя соседка, и… провалился в черный колодец.

Очнулся я от холода и общего дискомфорта. И тут же пожалел, что это сделал. Непередаваемые ощущения: страшно хотелось пить, спать и писать одновременно, и если по второму пункту имелись варианты, то первый и третий отпадали по определению, ну разве что некая добрая душа достала бы мой безжизненный «карандаш» и сунула в больничную утку. Слабость и скованность навалились на каждую клеточку тела. Я не то что рукой – языком не мог шевельнуть. Одежду забрали, оставили только трусы и гамму ощущений, о которых лучше не вспоминать.