13-й Император. «Попаданец» против Чертовой Дюжины - Никита Сомов Страница 38

— Ну что? Доигрались, господа хорошие? — зло обратился я к разом притихшей толпе. — Все о богатствах своих драгоценных печетесь? Как бы убытка не понести? — толпа испуганно молчала. — Вы когда склады запирали, о чем вообще думали? Людей заживо жечь — это вам не от налогов бегать, не товаром спекулировать. Это статья Уголовного кодекса Российской империи о предумышленном убийстве с отягчающими обстоятельствами! — я не знал, существовала ли такая статья, но был уверен, что-то подобное должно было быть. Просто не могло не быть. — Всем, у кого склады не горели или пострадавшие отсутствуют, выйти сюда, — я указал немного в сторону. Видя, как всколыхнулась чуть ли не вся толпа, я поспешил добавить: — Если окажетесь виновными, наказание вдвое от оставшихся! С Сибири не вернетесь… — сквозь зубы, вполголоса закончил я.

Но жадно ловившая каждое мое слово настороженная толпа услышала. Услышала и снова испуганно замерла. Вскоре из нее стали один за другим, тоненьким ручейком просачиваясь из задних рядов, выходить люди. Когда их набралось уже достаточно много, я обратился к привлекшему мое внимание своей дородностью и собольей шубой явно богатому купцу.

— Эй, любезный! Да, вы! Не стоит так оглядываться по сторонам, я обращаюсь именно к вам. Представьтесь, пожалуйста.

— Иннокентий Петрович Шорсов, купец первой гильдии, — поняв, что деваться особо некуда, сохраняя достоинство, вышел из толпы богато одетый купчина.

— Так что же, Иннокентий Петрович, значит, склады запирать ты не велел?

— Нет, не велел, — спокойно и с достоинством ответил он.

— Ну а кто ж тогда? Неужто сам захлопнулся? — я притворно удивился. Уже зная, что практически все склады были закрыты, я не сомневался — купец поступил, как и все.

— То приказчик мой Сашка расстарался, подлец, — давно поняв, что запахло жареным, принялся выкручиваться Шорсов.

— Брешет все! Сам! Сам мне сказал закрывать немедля! Как увидел, что соседский склад занялся, так и сказал! — раздался крик из недр оставшейся стоять на месте толпы.

Раздвинув широкими плечами толпу, вперед вышел невысокий, но плечистый и коренастый мужик в расстегнутом до пупа тулупе.

— Да как же я мог тебе такое сказать, коли я в портовом управлении был? — по-бабьи всплеснул руками демонстративно удивившийся купец.

— Врешь! Туда ты уже опосля побег!

Я уже начал жалеть, что отпустил рабочих по домам. Свидетели бы нам не помешали. Но, как оказалось, любопытных оставалось еще предостаточно.

— Не дело это, Александр Захарович, вину на других перекидывать, — донеслось до меня из-за спины.

Я оглянулся. За свитой и полицейским оцеплением беззвучно стояла никуда не думавшая расходиться толпа из рабочих.

— Ну-ка, ну-ка, иди сюда. Говори, что слышал.

— Самого разговора-то я не слыхал. А вот то, как едва пожар занялся и я к складу подбег, так видел, — непонятно ответил работяга.

— Что видел? — поняв, что рабочий закончил, уточнил я.

— Ну, того, как Александр Захарович с Сенькой, сучьим сыном, — сквозь зубы прошипел рабочий, — засов налаживали.

— Язык попридержи! С государем говоришь! — подскочил к говорившему стоящий неподалеку полицейский.

— Отставить! — остановил я уже замахнувшегося стража порядка.

— Что скажешь, Сашка? Было?

— Так я ж и не запираюсь! — развел руками приказчик. — Было. Как мне велели, так я и сделал.

— Ах ты, паскудник! На честного купца клеветать вздумал! — разъярился Иннокентий.

— Где ты тут честного купца увидал?! А ну покажи, дай посмотрю!

— Тихо! — остановил я начавшуюся перебранку. — Кто-нибудь слышал, как тебе склад закрыть приказали? Говори! Нет?

Сашка затравленно огляделся.

— Один я был. Но ведь приказал же! Приказал! Ей-богу, не вру, — вдруг распалился крепыш. — Хоть на кресте поклянусь, — и вправду достав из-под рубахи нательный крест, начал истово клясться он.

— Врешь! Христопродавец! Побойся Бога! — вскричал купец и, подскочив к Сашке, рванул того за рубаху. Оба повалились на снег.

— Разнять! Быстро!

Н-да, вот, значит, как. Купцы приказывают, а крайние у нас приказчики. Ну что сделаешь — не пойман, не вор.

— Значит, так. Тебе, — я указал на Сашку, — пятнадцать лет каторги и потом на поселение в Сибирь. Раз твои слова никто подтвердить не может, и слышать ничего не желаю! — резко сорвал с губ приказчика уже почти сорвавшиеся мольбы о милости. — Тебе, — я указал на немного помятого недавней потасовкой купца, — тридцать тысяч штрафа за то, что за приказчиком уследить не можешь.

— Ой-е, — завыл купец… — Не казни, государь, по миру пойду…

— Все слышали? — обратился я к городовым. — Увести в полицейскую управу! Где портовое управление?

Из толпы «невиновных» несмело вышли чиновники.

— Ну что, толстобрюхие? Небось и слыхом не слыхивали, что склады запирали? Я угадал? — оскалился я.

— Все так! Не вели казнить, государь! — тут же упал на колени один, а за ним и другие чиновники.

— Ну что ж. Не знали так не знали, — участливо сказал я. — Всякое бывает, — на испуганных лицах чинуш робко промелькнула надежда. — Ну а раз не знали, то какой же с вас спрос? За что же вас теперь наказывать? — не замедлил подкрепить их робкую надежду я. С минуту понаблюдав за самой откровенной радостью избежавших наказания подлецов, я припечатал: — Ну разве только за то, что из-за вашего служебного несоответствия люди погибли. Александр Аркадьевич, голубчик, — отвернувшись от все еще ничего не понимающих мерзавцев, мягко обратился я к градоначальнику, — сделайте милость, а сошлите-ка их на каторгу в Сибирь. Лет на пятнадцать. Само собой, чинов, званий и наград надо лишить. И… да! Чуть не забыл! Будьте любезны половину имущества изъять в пользу казны. Не видали и не знали, хотя были должны, или знали, да не донесли, тут мне без разницы, — отрезал я отчаянно взвывшему всем скопом портовому управлению, наконец осознавшему, что их ждет.

Возможно, кому-то покажется, что я стал похожим на одного из кровожадных тиранов. На этих страшных, классически злобных диктаторов, которые с удовольствием забавлялись мучениями ни в чем не повинных людей. Должен заметить, что это не совсем верно. Почему именно компромиссное «не совсем», а не твердое и решительное «совсем не»? Да потому, что, забавляясь с портовым управлением, я испытал странное, непривычное удовольствие — мне было чертовски приятно играть с мерзавцами в кошки-мышки, до последнего оттягивая оглашение приговора. Был ли я в своем праве, усугубляя мучения подлецов ложной надеждой, или излишние страдания были ни к чему? Может быть, нужно было сразу выносить приговор?

Господи, да что за глупости! Конечно, я был в своем праве! Тряхнув головой, я решительно развеял все свои сомнения. В конце концов, излишнее морализаторство и преступная мягкость одного слишком образованного и гуманного императора (не будем показывать пальцем) как-то раз уже поставили мою Родину на колени. Так какие могут быть сомнения, когда господа, валяющиеся в снегу, явно попустительствовали случившемуся недавно преступлению? Попустительствовали жестокому убийству ни в чем не повинных людей? Да, за такое безо всяких сомнений карать надобно! И карать жестко, даже жестоко. Нечего миндальничать и надевать розовые очки. Как, впрочем, и нечего ронять сопли над каждой невинно загубленной душой. Нужно без эмоций и нервов, спокойно (ну, насколько это возможно) принять меры, чтобы такое впредь более не повторялось. Нет, погибших, конечно, жаль, но… множество несправедливостей случается постоянно. Ежечасно и ежедневно. Переживать и скорбеть по каждому — удел монахов и схимников, а не мой.