Крыса - Анджей Заневский Страница 38

Внутри закрученной спиралью трубы ужасно шумно – все голоса и звуки со двора, улицы и из окрестных построек как будто встречаются здесь, сплетаются друг с другом, свиваются в клубок, отталкиваются друг от друга. Шелест моей шерсти и скрежет коготков о металлическую поверхность становятся вдруг очень громкими.

Освещенный конец трубы все ближе, он уже рядом, я почти касаюсь его вибриссами. И вдруг его заслоняет кусок жести. Я ударяюсь о нее носом, бьюсь головой, грызу, царапаю когтями. Я попался в ловушку. Слышны голоса людей. Я с трудом разворачиваюсь и быстро бегу обратно. Труба поднимается и наклоняется снова. Я скольжу, я падаю. В окне света, к которому я так торопился, вижу глаза человека. Слышу его хриплый, булькающий голос. Теперь оба конца трубы закрыты. Люди трясут трубу, переворачивают ее, резко наклоняют и ударяют по ней, вызывая резкие, пронзающие меня до костей звуки.

Перепуганный, я пытаюсь удержать равновесие на вытянутых во все стороны лапах. Но при резких наклонах и поворотах это невозможно. От страха меня тошнит. Люди ставят трубу вертикально.

Я поворачиваюсь и вгрызаюсь зубами в узкую щель, пытаясь расширить ее.

Трубу опять поднимают вверх, опять подбрасывают, раскручивают, трясут.

Свет. Наконец-то свет! Я бегу к освещенному концу. Влетаю в маленькую проволочную клетку, где невозможно даже повернуться. Меня поймали в стальную ловушку.

Тонкая стальная проволока ранит мне десны. Я грызу. Пытаюсь вырваться, кручусь вокруг своей оси, пищу.

Люди разглядывают меня, шипят и булькают. В бок мне впивается острая палка, и я тщетно пытаюсь схватить ее зубами. Бросают корку хлеба, но голод меня больше не мучает. Клетку перенесли поближе к печке. Оттуда пышет жаром, и жажда донимает все сильнее.

Люди смотрят на меня, трясут проволочную клетку. Я вижу их глаза, зубы, языки.

Человек берет со стола длинный, тонкий, наточенный с обеих сторон нож и внимательно рассматривает его острие.

Они хотят убить меня, хотят искалечить. Я упираюсь лапками в доску, до боли вжимаюсь спиной в металлические прутья. Я ничего не могу сделать. Я пойман. Мне некуда деваться. Они приближаются.

Над моей головой сверкает острие ножа.

В конце концов они просовывают нож сквозь прутья клетки и тянутся к моей голове.

Они хотят добраться до глаз. Я резко дергаю шеей. Тогда они просовывают нож снизу, и воткнувшийся в горло клинок больше не дает мне пошевелить головой.

Из печки вытаскивают раскаленную добела тонкую проволоку. Она все ближе и ближе, глаз чувствует нарастающее тепло, жар, сверкание, страх. Люди вонзают проволоку мне в глазницу. Голова разрывается от боли.

Я пищу изо всех еще оставшихся у меня последних сил.

Теперь горячая проволока приближается ко второму глазу, проникает внутрь, и остаются только темнота, боль, кровь, голоса.

Я пробуждаюсь от долгого оцепенения, поднимаюсь на ноги. Я во дворе – чувствую лапами твердые бетонные плиты.

Темнота. Темнота, совсем как сразу после рождения. Похожая и все же совсем другая. Тогда это была тьма незнания, непонимания. Кроме нее, я еще ничего не знал. Теперь это тьма заката жизни, тьма приближающейся смерти.

Тогда я не знал о существовании мира, о его силе и блеске, о пространстве, о темноте, о человеке, о себе. Я не предчувствовал событий, которые должны были вскоре случиться.

Потом, напуганный светом, я искал полумрака, искал тени, предпочитал протухшую, застойную атмосферу подвалов и подземных каналов.

Я не знал, что я – крыса, что меня кругом подстерегают опасности, ловушки, враги, мои не знающие жалости сородичи.

Чувствую болезненное покалывание в глазницах. Кровь уже не стекает прямо в рот. Я стою неподвижно, слепой, обреченный искать дорогу прикосновением вибрисс.

Меня не убили, мне выкололи глаза и бросили живым во дворе. Боль становится все сильнее. Я катаюсь по бетону, грызу зубами камень. Все исчезает.

Я замечаю его издалека, совсем издалека.

Оно лежит на ровной, гладкой поверхности, а вокруг не видно ни малейшего холмика.

Оно выпуклое, огромное – самое большое из яиц, которые я видел в жизни, но и сам я чувствую себя сильным, ловким, способным на любой подвиг.

Я внимательно обнюхиваю блестящий предмет, обхожу его вокруг, трогаю зубами, пытаясь сделать царапину на ровной поверхности. Яйцо пульсирует, оно пахнет птицей, пахнет внутренней жизнью, желтком, белком, едой. Мне обязательно нужно откатить его в безопасное место, разбить, съесть. Длинным сильным хвостом я обхватываю яйцо и начинаю тащить его за собой. Неожиданно плоскость, по которой я продвигаюсь, накреняется, и я понимаю, что тяну яйцо вверх по все более крутому склону. Пока оно еще послушно тащится за мной, не сопротивляясь и не выскальзывая. И вдруг – страшная тяжесть в хвосте.

Я поворачиваю голову и с ужасом вижу вместо яйца овальный камень. Когда же это произошло? Откуда взялся камень? И где яйцо? Я поворачиваюсь – осторожно, чтобы не выпустить подозрительного камня. Придерживаю его своим боком. Изучаю его структуру, поверхность. Это камень, отшлифованный потоком воды. В отчаянии я закрываю глаза.

Передо мной снова яйцо – прекрасное, блестящее, пахучее, яйцо, о котором можно только мечтать. Камень подвергся очередной метаморфозе.

Опять толкаю яйцо наверх – головой, боком, лапками, зубами. Упираюсь ногами, соскальзываю, съезжаю вниз, напрягаю все мышцы, выгибаю спину. Мне все тяжелее, все труднее, я слабею. Еще чуть-чуть, и я сдамся, отступлю перед все увеличивающейся тяжестью.

Я вижу свою усталую спину, облезшую от старости шерсть. Чужая, совершенно другая, незнакомая мне крыса толкает перед собой сверкающее яйцо, завороженная его размерами и запахом. Яйцо, которое превращается в камень. Да ведь это же я и есть!

Но как я могу что-либо видеть, если меня ослепили, лишили зрения? Как я могу видеть? И все же я вижу. Я упорно толкаю вперед сверкающий шар.

На горизонте четко вырисовывается край склона. Сейчас ты достигнешь его и вкатишь яйцо на широкую поверхность, полную нор и укрытий. Там ты разобьешь его, закатив на острый камень, и съешь.

И вдруг, уже у самого края, ты с ужасом замечаешь, что яйца нет, что оно не существует, что нет также и камня. Огромная, все увеличивающаяся тяжесть – лишь плод твоего воображения, обыкновенный мираж, иллюзия. Тебе так кажется, ты веришь в это, ты уверен, что не существовало ни яйца, ни камня. И в этот момент, прямо перед вершиной, перед местом, где можно отдохнуть и перевести дух, крыса, о которой ты не знаешь – ты это или не ты, перестает толкать ничего не весящий предмет, предмет, существующий лишь в воображении, а значит – не существующий вообще. Она оборачивается и смотрит вниз.

Значит, я вижу? Или не вижу? Ослеп я или нет? А может, это не глазами я вижу мир? Все может быть.