Проклятая книга - Дарья Иволгина Страница 38

Милагроса на миг побледнела, поняв, что духи вняли ее домогательствам и обещают ей открыть клад. Но делиться этим кладом с Джоном Ди она не собиралась. Глупый чудак заберет все найденное в земле золото себе и израсходует на алхимические опыты и построение разных механических диковин, к чему он всегда имел великую склонность. Нет уж. Она отправится в Испанию одна и ни словом не обмолвится Джону Ди о том, что сообщил ей во время видения ангел.

В тот вечер Джон Ди вернулся домой после традиционной неспешной прогулки, во время которой он предавался обычным для себя размышлениям, и обнаружил, что Соледад куда-то ушла. С ней такое случалось, поэтому он лишь бегло заглянул в комнату к своей матери и между прочим спросил, не видела ли та, куда отправляется Милагроса.

— Твоя страхолюдина? — переспросила госпожа Уэлшмен, которая невзлюбила Милагросу с первого взгляда и твердо придерживалась своего мнения по поводу этой особы. — Да уж часа два как ушла. Как ты за порог, так и она — юбки задрала повыше и гулять. Тьфу! Одна срамота! Когда ты женишься и оставишь все эти глупости? Ты — ученый, умнейший человек, а от твоего камня одна только смута. Ни богатства он тебе не приносит, ни положения при дворе. Покойный отец хоть и небольшой пост занимал при дворе его величества Генриха, а все же был достойным и уважаемым человеком. И многие его знали и ценили…

— Меня, матушка, тоже многие знают и ценят, — возразил Ди, немного уязвленный. — Когда мои исследования увенчаются успехом…

Госпожа Уэлшмен скроила гримасу, выражавшую крайнюю степень недоверия.

— Да, успехом, — повысив голос, продолжал Ди, — тогда мы с вами заживем в роскоши, и вы будете представлены королеве. Я осыплю вас жемчугами и золотом!

— Я занята, — сообщила госпожа Уэлшмен. — Ужин будет через полчаса. Я подам в столовую.

— Лучше в кабинет, я буду работать.

— Покушай, а после будешь работать. Человеческий ум должен отдыхать, иначе в нем заводятся вредные насекомые.

— Ну что за суеверия, матушка! — упрекнул родительницу Ди и отправился к себе.

Кристалл ждал своего часа, накрытый шелковым платком. Ди несколько раз бросал на него жадные взгляды, однако к платку не притрагивался. Он не хотел лишний раз тревожить духов. Кто знает, возможно, они действительно считают его надоедливым и потому — от раздражения — произносят столько ненужных, нелепых и просто злых фраз? Не оставить ли на время в покое? Если они станут скучать по разговорам с человеком, по живому общению, — не решатся ли они тогда, испытав радость от возвращения Джона Ди, открыть ему вожделенный секрет?

Пришла мать с блюдом, на котором дымилась яичница с кровавой колбасой и несколькими мясными шариками, а Ди все так же в задумчивости глядел на платок, причудливыми складками драпирующий кристалл.

— Пришла Милагроса? — спросил Ди, едва поблагодарив мать за заботу и машинально отправляя в рот мясной шарик.

— Нет! И надеюсь, что не придет, — ответила госпожа Уэлшмен решительно.

С этим она повернулась и вышла, всем своим видом демонстрируя недовольство.

Ди почти не обратил на это внимания. Кристалл под платком завораживал его, притягивал к себе. Начинать без Соледад ему не хотелось. Однако время шло, и Джону Ди вдруг начало казаться, что он что-то безнадежно упускает, пока сидит здесь в бездействии и сверлит глазами скрытый от взгляда камень.

В конце концов, это — его камень! Неужели за все эти годы он так ничему и не научился? Неужели даже такая простая вещь, как держать под контролем свои мысли и сосредоточиться на видении, — и та ему недоступна? Не может быть! Если это доступно простой, развратной и любящей выпивку Соледад Милагросе, то тем более это должно быть по силам ему, Джону Ди, ученому, экспериментатору, механику, географу, человеку обширнейших познаний!

Он собрался с духом и сдернул с кристалла платок.

И застыл.

Сперва он даже не понял, что произошло. Невероятность увиденного поразила его настолько, что потребовалось несколько секунд, чтобы образ, воспринимаемый глазами, дошел до сознания.

Затем он обхватил руками голову и глухо застонал.

Камень под платком был самым обыкновенным булыжником. Соледад Милагроса не просто отправилась погулять по пивным в окрестностях Трамерсайда. Она похитила кристалл и бежала.

Сколько времени прошло после ее ухода? Час? Два?

Бледный, шатающийся, Ди спустился в комнату своей матери. Госпожа Уэлшмен занималась починкой одежды, сидя возле очага. Заслышав шаги сына, она заранее поджала губы. Сейчас опять заговорит об этой ведьме, которая ничем не занимается, сидит целыми днями в кабинете ее сына или шляется по улицам, пьяная.

Однако при виде Джона госпожа Уэлшмен испуганно вскочила, выронив свое рукоделие.

— Что с тобой?

Он провел рукой по лицу, точно пытаясь снять с него невидимую паутину.

— Матушка… А Милагроса — она не приходила?

— Нет! — отрезала мать, резко качнув головой. — Что случилось?

— Она украла кристалл!

— Слава Богу! — воскликнула госпожа Уэлшмен, перекрестилась несколько раз. — Слава Богу! Наконец-то эта дьявольская штука вместе с ведьмой покинула наш дом! Туда и дорога! Очень хорошо!

У него искривились и затряслись губы.

— Что вы такое говорите, матушка! — закричал Ди, и слезы — впервые за много лет — потекли у него из глаз. — Моя жизнь разбита! Я так рассчитывал на этот кристалл! Я был на пороге открытия! Еще чуть-чуть — и я узнал бы тайну философского камня! Мы с вами нашли бы зарытые клады, и Англия…

Ей показалось, что сын бредит. Слова срывались с его губ отрывисто, в них уже не было смысла — одни только мертвые оболочки слов, точно засохшие листья, опадающие с дерева под порывами ледяного ветра.

У тебя жар! — всполошилась госпожа Уэлшмен. — Я приготовлю горячее питье. Немедленно ложись в постель.

Ди повиновался, даже не понимая, что он делает. Горе, которое причинила ему своим предательством Соледад Милагроса, было сильнее любой физической боли. Он погрузился в пучину душевного страдания и перестал замечать происходящее вокруг.

* * *

— Говорили, что Лондон похож на Питер, — заметила Наталья Харузину, когда они втроем с Флором шли по многолюдным, не слишком чистым, но чрезвычайно оживленным улицам Лондона.

— Кто говорил? — заинтересовался Харузин, озираясь по сторонам.

Повсюду можно было видеть открытые лавки или мастерские; подмастерья в щегольских шапочках повсюду стояли у открытых дверей и приглашали посетителей заглянуть внутрь и посмотреть, над какими чудесными (и вполне доступными по цене) изделиями работает сейчас их мастер.

— У меня был родственник, — важно сказала Гвэрлум, — и он ездил в Лондон по обмену на стажировку. Провел там несколько месяцев. Говорит — вылитый Питер, только главные достопримечательности другие. Река другая, мост — другой, а вместо Петропавловки — Биг-Бен. Все остальное такое же. Грязные мостовые, плохая погода и культ чаепития.