В третью стражу. Автономное плавание - И. А. Намор Страница 38

– Привет, как дела?

Реакция художника, обделенного вниманием отсутствующей даже у древних греко-римлян музы живописи, была нулевой.

– Я говорю: «Добрый день!» – Степан помахал перед его глазами рукой.

– Да? – тот оторвался от творческих раздумий и, наконец, узнал собеседника, – Как дела, Майкл?

– Шеф в хорошем настроении. Я только что от него, – сообщил Степан, – А это что, не иначе улыбка Джоконды? – он показал пальцем на ряд зубов под густыми усами на одном из разбросанных по подоконнику эскизов.

– Это большевик, – ответил Стивен, возвращаясь к творческой задумчивости.

– Вот этот? – все шло именно так, как Степан и ожидал.

– Ну да, – начал объяснять карикатурист, – этот их лидер, Сталин. Только вот куда его пристроить – ума не приложу.

– А куда его нужно пристроить? – уточнил Степан.

– Ладно, объясняю с самого начала, – снизошел коллега, – Фрэнк пишет статью о туризме в Россию. Большевики открыли представительства по Европе, зазывают к себе: раздают рекламные буклеты и продают туры. Фрэнк наслушался рассказов о красотах Sovdepiya и теперь пишет статью.

– Фрэнк был в самом логове большевиков? – газета лорда Ротермира часто писала об СССР, но, разумеется, отнюдь не комплименты.

– Ты о России? Нет. Я говорю, он был в лондонском офисе красного агентства по туризму… Сейчас… он говорил… Агентство называется «Moscow limited». Меня не спрашивай, я там не был и не собираюсь. Мне поручено нарисовать к этой статье иллюстрацию. Карикатуру.

– Понятно. То есть Коварный Большевик, – Степан показал на сталинские усы, – заманивает Легковерного Туриста в Адский Подвал Чека?

– Ну нет, это как-то уже банально, – возразил снова ставший грустным Стивен, – надо что-то более свежее, – он вынул из кармана брюк и разгладил блокнотный листок, – вот это пока что все, на что меня хватило.

На рисунке карикатурный Сталин в буденовке с огромной звездой плясал вприсядку, обнимая какую-то даму с еще не нарисованным лицом. Дама приседала на правую ногу, выбрасывая левую вверх, демонстрируя подвязки на чулках.

– Это что – красный канкан?

– О! Ты заметил! Это называется «здоровый эротизм». Но все равно тут чего-то не хватает, – Стивен с надеждой заглянул в глаза Майклу Гринвуду.

Степан понял, что пришло время взять быка за рога. Телефонный звонок в посольство, небольшая прогулка по городу, пара слов в присутствии ищущего новую тему Френсиса Стронга – главного автора статей о путешествиях, упоминание о хорошей иллюстрации и вот он – результат. То есть пока что очередной шаг в направлении требуемого результата.

– Для чего нужна карикатура? – Степан начал рассуждать вслух, как это делал мистер Крэнфилд. – Для смеха. Над чем смеются люди? Над другими людьми. В нашем случае – над большевиками.

Сам Стивен смотрел на Майкла, а его карандаш – на новый чистый листок бумаги, но пока не двигался ни тот, ни другой.

– Большевики установили у себя извращенные порядки. Самые извращенные из всех, что были когда-либо знакомы человечеству. Так?

Стивен согласно кивнул.

– А что, по-твоему, является самым большим извращением?

Матвеев взял листок с пляшущей парочкой и обвел указательным пальцем поднятую ногу нарисованной дамы. Стивен наморщил лоб. Он нуждался в подсказке.

– Это здоровый эротизм, – Степан постучал пальцем по рисунку, – А извращение – это эротизм нездоровый. Понятно?

Стивен расхохотался. Поистине гомерическим смехом. До него, наконец, дошло.

– Нет, ну а как мы это опубликуем? Это же… Хотя подожди момент, – карандаш понесся по бумаге – изображение проступало на ней, как фотография в проявителе.

Теперь Сталин уже не танцевал в обнимку с дамой, но прижимался сзади к туристу в костюме-тройке, обнимая за грудь, как любовницу, и смотрел сзади сверху влюбленными глазами (Матвеев восхитился умением Стивена несколькими штрихами показать, что глаза именно «влюбленные»). Турист смущенно улыбался.

– Это уже другое дело! – оценил работу Матвеев. – Вот только еще нюанс, – ткнул в буденовку Сталина, – зачем он в этой шапке? Не надо банальностей. Да и зачем здесь Сталин? Много чести для идиота, купившегося на красную пропаганду, – теперь досталось и туристу, – хватит обычного «chekista».

Здесь Матвееву пригодились навыки Майкла Гринвуда – баронет Лонгфилд умел рисовать. Пусть и не так быстро, как профессиональный художник Стивен Демпстер, но все-таки гораздо лучше, чем профессор Степан Матвеев. Во всяком случае, «кровавый карлик» получился похожим – Степан несколько часов тренировался еще дома. И даже лицо вполне узнаваемо – разумеется, для тех, кто знал председателя КПК и секретаря ЦК ВКП(б) Николая Ивановича Ежова в лицо. Ну и для тех, кто видел его фотографию на плакате «Секретариат ЦК ВКП(б)», который Степан получил в советском посольстве, представившись рабочим из Манчестера. Хороший был карнавал для посольских работников и тех, кто за ними наблюдал, душевный.

Стивен, в восторге от того, что творческие муки наконец закончились, тут же перерисовал портрет Ежова в обнимку с туристом (глаза снова стали «влюбленными») набело на ватман. Матвеев для верности проследил за этой процедурой до конца. Потом Стивен снова засомневался и для верности дорисовал-таки Сталина (правда, уже без буденовки). Великий вождь держал в руках вагу с ниточками, привязанными и к Ежову, и к туристу. Ассоциацию Степан одобрил – вышло весьма символически – и для карикатуры, и для него лично.

Вот если бы самому знать, за какие именно ниточки он должен здесь тянуть…

* * *

Спрыгнув с подножки автобуса и уже предвкушая ужин в маленькой забегаловке рядом со своей лондонской квартирой, Степан на секунду отвлекся и чуть не сбил с ног идущую по тротуару женщину в ярко-зеленом пальто. Та от неожиданности вскрикнула, покачнулась, один из высоких каблуков ее модных туфелек подломился, и вот уже она оказалась практически в объятиях Матвеева.

Степан приготовился как минимум к бурным извинениям, а то и к мерзкому уличному скандалу, – все зависело от характера невинной жертвы его невнимательности. Но реальность заставила вспомнить русскую эпическую силу и оказалась очередной гримасой судьбы ли, слепого случая, а может просто удачей.

В руках Матвеева испуганно застыла Марджори. Ее губы дрожали, как предвестники нешуточной истерики, глаза, широко распахнутые, полны непритворных слез. Узнав в сбившем ее с ног мужчине «милого баронета», она как-то сразу сломалась, обмякла, но на удивление не заплакала, а всего лишь прикусила губы. Прикусила так, что они побелели. И еще шире распахнула зеленые, с карими крапинками, глаза.

– Ой, – только и смогла сказать она, – я, кажется, чуть-чуть не упала.

– Здравствуй, Мардж, и прости. Я ужасно неуклюж. И я очень рад тебя видеть.