Клёст - птица горная - Анатолий Ключников Страница 38

— Эх, мать моя! — я в первое мгновенье хотел убить этого обормота за дурацкую шутку, но, поневоле глянув на утреннюю синеву, разинул рот, словно зелёный мальчишка.

На голубом небе отчётливо вырисовывался тёмный треугольник, от которого в разные стороны шли тончайшие верёвочки илипалочки — издалека не понятно. Но вся эта конструкция поддерживала, без сомнений, живое, шевелящееся тело!

«Дракон, что ли?»- первая пришедшая ко мне мысль могла быть только такой: дикие горы, драконы — это всё наши давние детские сказки, с которыми знакомили каждого ребёнка с рождения.

Яприложил ладонь к глазам, присмотрелся. Нет, всё-таки и правда человек, подвешенный под треугольник воздушного паруса, расположенный тупым концом вперёд. При этом парус поднимался по широкой спирали всё выше и выше, но, человек явно от этого не расстраивался и вёл себя совершенно спокойно. Мы, бросив котелки, вскочили все как один и таращились, щурясь в небеса. Да уж, ничего подобного никто никогда из нас в жизни не видел, а придётся ли увидеть ещё раз — вопрос…

Между тем треугольник достиг некоего потолка, отмеренного ему богами, и подниматься далее был не в силах. Человек пошевелился, подёргал руками и начал лететь прямо на вражеский лагерь, явственно удаляясь от наших позиций, хотя взлетал, очень похоже, с нашей стороны. Мы могли лишь молча провожать его взглядами, не в силах ни помочь, ни задержать отважного летуна.

С вражеской стороны от земли ввысь взметнулось тёмное облачко стрел, но оно смогло подняться лишь чуть выше половины расстояния до героя, а потом, обессиленное, стало опадать. Тот начал нарезать круг по периметру вражеского стана, словно любопытная сорока. А ведь у него, похоже, есть большая подзорная труба! — и это резко меняет дело. Получается, что среди бела дня божегорский шпион нагло осматривал диспозицию вражеских войск, а те никак не могли помешать этому.

Между тем произошло что-то непредвиденное. Треугольник как-то нехорошо дёрнулся и стал резко терять высоту. В небе появилась вспышка и густое, стоячее чёрное облачко — несомненно, сигнал бедствия. Я увидел, что человечек начал беспокоиться и дёргаться, но, похоже, его усилия не приносили нужные результаты: треугольник неумолимо снижался.

От нашего легиона на выручку сорвалась конная полусотня — их командиры явно были в курсе, что требуется делать. Что-то толкнуло меня в спину, и я, сломя голову, тоже побежал в поле, провожаемый изумлёнными взглядами сначала своего десятка, а потом всех встречных.

Я добежал до рва, вскарабкался на противоположную сторону, огляделся: медленно, я бегу слишком медленно! Полусотня оторвалась далеко вперёд, начав форсирование речки, т. е. уже нарушала границу между государствами. Справа на меня насмешливо глазели кавалеристы, многие из которых уже гарцевали в седле, но мчаться вперёд без приказа не спешили.

— Куда?! Куда?! — послышались мне в спину злобные окрики из лагеря. — Назад!!!

Я, наоборот, зайцем припустил вперёд, сжимая обнажённый меч, словно меня подстегнули. Конники заулюлюкали, захохотали; со стороны пехоты посыпались ругательства. Да наплевать!

Что это было? Подсказка свыше, что это и есть часть того, что потом очень сильно повлияет на мою жизнь? Я бежал вперёд, задыхаясь, словно бы за мною гнался сам Нечистый со всей своей свитой.

Летун, заложив очередной круг, гораздо меньший по размеру, кое-как сумел удержать приемлемую высоту, но было ясно, что очень скоро его истыкают стрелами, если он не прекратит парить над вражеским лагерем. Между тем навстречу нам помчалась конница ледогорцев, и произошла яростная, короткая сшибка. Послышались перезвон стали, крики, ругательства, ржание павших коней…

Я как раз добегал до речушки, когда увидел, что с поля боя мне навстречу пугливой рысью скачут несколько лошадей, потерявших седоков и торопящихся вернуться назад, в расположение нашего легиона. Я, начерпав сапогами воды, перебежал на другой берег, теряя скорость из-за промокшей обуви, но тут со мной поравнялась одна из лошадок, привлечённая куском ржаного недоеденного за завтраком хлеба, что был выхвачен мной из кармана и которым я размахивал с таким вдохновением, словно сжимал кусок золотого самородка.

Хлеб — кобыле в зубы, а сам — в седло. Давай, давай, дорогая, разворачивайся!

Пока лошадь жевала хлеб, я таращился вверх, пытаясь угадать, в какую точку свалится наш летун. Кавалеристы озлобленно рубились, и смотреть на небо у них особой возможности не имелось. Одни не могли ничем помочь падающему шпиону, а другие — ловить его, поскольку все перемешались в яростной схватке, где каждый кого-то колошматил и сам отражал падающие удары.

От каждой армии отделились ещё группы кавалеристов, при этом ледогорские помчались не на выручку сражавшихся товарищей, а по ходу полёта героя, следуя за его тенью на земле. Божегорцы, наоборот, рванулись к ним наперерез. Я, прикинув глазом, ударил захваченную лошадь пятками и поскакал туда, куда, как мне казалось, должен был упасть летун.

Угадал!

Парус явственно клюнул носом и помчался к земле с очень большой скоростью. Теперь уже точка падения угадывалась безошибочно, и едва ли отважный шпион что-то смог бы изменить без риска для своей жизни. Я ударил лошадь сильнее и прижался лицом к гриве, пропуская над головой свистящий от бешеной скачки воздух.

Всё произошло быстро: летун, державшийся горизонтально, высвободил ноги и, коснувшись ими земли, пытался бежать. Какое там! Скорость приземления была такой, что его тут же опрокинуло кувырком, а треугольное крыло ударило передним концом в землю, сковырнув вверх куски вырванного грунта и тут же разломавшись, скомкав и разорвав ткань, натянутую треугольником.

Я соскочил наземь, подбежал к упавшему и высвободил его из «упряжи», порубив мечом ремни. Затем подхватил бесчувственное тело под мышки, рывком дотащил до лошади и, перехватив сзади за поясницу, перебросил поперёк лошадиного хребта, — между шеей и седлом.

Меня подгоняли крики врагов, горячивших своих коней, топот десятков копыт по гулкой земле. Угрожающий шум надвигался, накрывая меня волной, грозя вот-вот захлестнуть потоком конских потных тел и засыпать градом ударов мечей, сверкающих, словно молнии. Я вскочил в седло и, развернув беспокойную лошадь назад, ударил её и пятками, и мечом плашмя — она рванулась с обиженным ржанием, едва не стряхнув летуна наземь.

Моя кобыла несла двойной груз, а я сам порядком отвык от бешеных скачек. Последняя такая случилась… уже и не помню, сколько лет назад. А за мной гнались молодые, гибкие, горячие кавалеристы на лихих конях — каковы у меня были шансы оторваться от погони? Никаких. Была лишь слабая надежда, что меня прикроет вторая волна наших конников, но она только-только форсировала речушку, а гул за спиной неумолимо приближался, хотя и не так быстро, как вначале.

Господи, спаси! И вот мне нет никакой разницы, кто из вас отзовётся на мой призыв: Пресветлый или Нечистый. Совершенно. Хоть кто-нибудь, любой из вас!!!

Однако, у бесчувственного шпиона шанс на спасение был только один. Но только без меня. Мне же оставалось только сделать так, чтобы оказаться в удачном месте между двумя группами мчащихся навстречу друг другу всадников, а потом на ходу выскочить из седла, успев хлопнуть лошадь мечом плашмя по крупу ещё раз, чтобы она не догадалась остановиться, уж коли исчез жестокий наездник, неумолимо её погонявший. И пойти навстречу вражеским кавалеристам пешком, с одним мечом, без щита.