Больше, чем люди - Теодор Гамильтон Старджон Страница 37

– Ты имеешь в виду всю последовательность эпизодов?

– Именно.

– И она хлынула на тебя? За долю секунды?

– В самом деле. Понимаете, на эту самую долю секунды я сделался ею, всем, что она делала, что думала, слышала и ощущала. Всем, целиком, в полном порядке, если бы мне вдруг захотелось припомнить. Любой частью ее прошлого, если оно потребовалось бы мне. Если бы я вдруг решил рассказать вам, что ел за ленчем, нужно ли было мне рассказывать все, что я делал с самого дня рождения? Нет. Говорю вам, я сделался ею, и с этого мгновения и на веки вечные способен припомнить все, что помнила она в этот момент. Единым порывом.

– Гештальт, – пробормотал он.

– Ага! – проговорил я и задумался, задумался о многом и всяком. И, отодвинув в сторону эти мысли, сказал: – Но почему я не знал этого прежде?

– Тебе поставили мощный блок на подобные воспоминания.

Я в волнении поднялся на ноги.

– Не вижу причины. Совершенно не понимаю, зачем.

– А может быть, дело просто в естественном отвращении, – предположил он. – Как тебе такой вариант? Тебе было отвратительно ощутить себя женщиной даже на короткий момент.

– Но вы еще в самом начале говорили мне, что это не является для меня проблемой.

– Ну и как тебе самому кажется? Ты говоришь, что чувствовал боль в этом эпизоде. Значит, ты не хотел возвращаться к нему, чтобы не почувствовать эту боль.

– Позвольте подумать, позвольте подумать… Да-да, это часть всей проблемы – проблемы погружения в чужой ум. Она открылась передо мной потому, что я напомнил ей Дина. И я вошел. Вошел, но не был готов, потому что никогда не делал этого прежде, разве что в малой доле и при наличии сопротивления. Я прошел внутрь на всю глубину, и этого оказалось слишком много; я пережил ужасный испуг, заставивший меня на многие годы отказаться от новых попыток. Однако воспоминание не исчезло, оно осталось отгороженным стенкой, запертым на замок. Однако я взрослел, и потребность сделать это становилась во мне все сильнее, однако я все время боялся это сделать. И чем больше я рос, тем сильнее и глубже понимал, что мисс Кью должна погибнуть прежде, чем она убьет… то, чем я являюсь. Боже мой! – воскликнул я. – Да знаете ли вы, что я такое?

– Не знаю, – ответил он. – Хочешь рассказать?

– Хотелось бы, – ответил я. – О, как хотелось бы…

На лице Стерна почивало полное профессиональной открытости выражение, не выражавшее ни веры, ни недоверия, но просто воспринимающее. Мне нужно было кое-что сказать ему, и я вдруг понял, что для этого мне не хватает слов. Я знал предметы и факты, но не знал их имен.

Дин забрал смыслы и отбросил слова.

И ранее того: Ты читаешь книги. Читай их для меня.

И его глаза… вскрывающие суть.

Я подошел к Стерну, он посмотрел на меня, я пригнулся. Сперва он испугался, но потом справился с собой и даже пододвинулся ближе.

– Боже мой, – пробормотал он. – Я еще не видел подобных глаз! Клянусь, у тебя радужки вращаются, как колеса.

Стерн прочел много книг. Я и не думал даже, что их столько понаписано. И я проскользнул внутрь, выискивая необходимое.

Не могу точно сказать, на что это было похоже. Словно бы идешь по тоннелю, своды и стены утыканы палками с деревянными рукоятками… как вращающееся колесо на ярмарке, с которого нужно снимать медные кольца. На конце каждой из рукояток было по медному колечку, и при желании можно было срывать любое из них. А теперь представьте, что вы настраиваете свой разум срывать только те, которые вас интересуют, а еще – что у вас тысяча рук, и все они срывают эти кольца. А кроме того, тоннель тянется на какие-нибудь зильоны миль, но вы способны пройти, срывая кольца, от одного конца его до другого в мгновение ока. Да, так оно и было, только много легче.

Мне было проще проделать это, чем Дину.

Я выпрямился и отошел от Стерна. Ему было явно не по себе. Он даже испугался.

– Все в порядке, – успокоил я.

– Что ты сделал со мной?

– Мне были нужны кое-какие слова. Спасибо.

Держался он превосходно. Положил трубку в карман, провел кончиками пальцев по лбу и щекам. А потом сел, уже в полном порядке.

– Я знаю, – сказал я. – Так себя чувствовала мисс Кью после встреч с Дином.

– Так кто же ты?

– Скажу. Я – центральная ганглия сложного организма, состоящего из компьютера – Малыша, телепортеров Бини и Бони, телекинетика Джейни и меня самого – телепата и управляющего. В нас нет ни единого свойства, еще неизвестного людям. Йоги знакомы с телепортацией, некоторые азартные игроки владеют телекинетикой, есть безумные счетчики, но в наибольшей степени известен так называемый полтергейст, когда очередная юная девица движет по дому разные вещи… Только в нашем случае каждый элемент действует с максимальной эффективностью.

Нас создал Дин, либо же этот организм сложился вокруг него, – неважно, как это получилось. Я пришел Дину на смену, но был еще слишком неразвит, когда он умер, а к тому же получил тяжелый удар от мисс Кью. В этом отношении вы действительно правильно говорили, что полученный удар вселил в меня подсознательный страх и нежелание узнать, что именно за ним таится. Однако существовала и другая причина моего нежелания заглянуть за барьер в виде фразы: Малышу – три.

Перед нами возникла проблема относительной ценности. Да, мисс Кью дала нам безопасность. Но мой гештальт-организм погибал от этой безопасности. Тогда я понял – или я умру, или она. О, конечно, части бы выжили: две цветные девчонки, толком не умеющие говорить, девушка-интровертка, любящая рисовать, монголоидный идиот и я сам – девяносто процентов закороченного потенциала и на десять процентов малолетний преступник. – Я усмехнулся. – Конечно, ее оставалось только убить. Из чувства самосохранения гештальт-организма.

Стерн пожевал губами и выдавил наконец:

– Но я не…

– И не надо. – Я расхохотался. – Просто чудесно. Вы действительно мастер своего дела. И я хочу сказать это, потому что вы можете далеко продвинуться в своем ремесле. Хочешь знать, что еще мешало? Я не мог миновать этих слов «Малышу – три», потому что в них и крылся ключ к тому, что́ я есть. И я не мог обнаружить его потому, что боялся вспомнить, как был одновременно мальчиком, мисс Кью и частью чертовски огромного целого. Я не мог быть и тем и другим сразу – и не мог не быть.

Он спросил, вновь обратив глаза к трубке:

– А теперь можешь?

– Вполне.

– И что теперь будет?

– Что вы хотите этим сказать?

Стерн прислонился спиной к углу своего письменного стола:

– А тебе не приходило в голову, что твой гештальт-организм, возможно, уже мертв?