Лето придёт во сне. Часть 2. Оазис - Елизавета Сагирова Страница 37

Жаль, свобода эта – временная: рано или поздно приходится возвращаться на берег, одеваться и идти домой. Домой. Я действительно называю так наш маленький домик, где всегда вкусно пахнет и где можно говорить на любые темы без страха быть наказанной или осмеянной. Там я почти счастлива, если только не думаю о том, что моя жизнь могла сложиться иначе. А думаю я об этом чаще, чем бы мне хотелось. Думаю о Дэне, о перекрёстке дорог посреди леса, о машине с поднятыми дворниками, которая уезжает в рассветный туман, о людях, живущих так же, как жили мои родители, и связь с которыми теперь утеряна навсегда.

Но я никогда не подаю вида, что мне грустно. Я взяла на вооружение фразу, оброненную Яринкой в тот день, когда мы подписали контракт с Ирэн: "Если не можешь изменить ситуацию, измени своё отношение к ней". И, мне кажется, у меня получается.

А время идёт. Наконец я привыкаю каждое утро, поднимаясь с постели, видеть за окном синюю воду и жёлтый песок, для меня это больше не удивительно. Как не удивительны теперь пальмы и разгуливающие у их подножия павлины, и полуголые пошатывающиеся люди, праздно гуляющие по узким дорожкам. Я привыкаю к тому, что больше не надо заплетать волосы в косу, стесняться голых рук и ног, молиться перед едой, ходить в церковь. Я привыкаю к грубым выражениям и жаргонным словечкам, которыми сорят наши соседки, и сама начинаю говорить так же.

Я привыкаю к новым людям и местам, а воспоминания о прежних постепенно отдаляются, подёргиваются пеленой, предвестником забвения. Лица и голоса из прошлого оживают лишь во сне, когда я снова вижу наш дортуар, школьные коридоры, дорожки из гравия между подстриженных газонов, высокий сосновый лес за бетонным забором… Но такие сны приходят ко мне всё реже и реже, ведь время идёт.

Время идёт, и это лето, самое жаркое в моей жизни, остаётся позади. Вместе с наступлением осени мы получаем "повышение". Теперь в наши обязанности входит не убирать номера после гостей, а мыть посуду в одном из пляжных кафе, помогать здешним поварам. Мы чистим овощи, выносим мусор, вытираем столы, нарезаем фрукты. Мы смотрим на обедающих гостей через маленькое окно раздачи и хихикаем над тем, какие у них безвкусные наряды (Зоя научила нас подбирать одежду) и как нелепо они орудуют столовыми приборами (мы уже умеем делать это лучше).

Гостей не стало меньше с наступлением осени, большую их часть по-прежнему составляют мужчины, но есть и женщины. В основном это пожилые матроны, богатые вдовы, улучившие время, свободное от детей и внуков, и потратившие его на отдых. Для нас не секрет, что в Оазисе работают не только девушки, есть и несколько красивых юношей, как раз для таких дам. И это уже не смущает. Как не смущает и то, что услугами юношей при желании могут воспользоваться даже мужчины. Ни Нина, ни Зоя, ни Валентина Карловна не говорят о нашей будущей работе, когда учат чему-то новому, но их словно ненароком оброненные фразы и многозначительные улыбки никогда не дают забыть, для чего именно нам нужны все эти знания и навыки. И это уже не смущает нас тоже.

Не то что бы мы окончательно смирились с предстоящим, но больше не видим смысла лгать самим себе и надеяться на то, что вдруг случится нечто такое, что подарит нам свободу от подписанного контракта. Ведь время идёт.

Время идёт, и однажды утром Яринка вместо того, чтобы отправиться со мной на работу в кафе, остаётся в постели, прижимая грелку к низу живота, а в ответ на мой встревоженный взгляд, отвечает, вымученно улыбаясь: "Как говорила Агафья – критические дни". И я отправляюсь в ресторан одна, повторяя про себя непонятно к кому обращённую просьбу: пусть у меня этого не будет как можно дольше.

Медленно, но верно осень вступает в свои права, бархатный сезон остаётся позади, и море из синего всё чаще становится свинцово-серым, отражая нависшие над ним тучи. Дуют западные ветра, и волны каждый день накатывают на опустевшие берега острова, ревут у камней Русалкиной ямы. Часто идут дожди, их капли барабанят по забытым шезлонгам, по тёмному от влаги песку. Ночами, перед сном, я долго вслушиваюсь в рокот моря, который, перемешавшись с шумом дождя, звучит совсем иначе, грустно и тревожно.

Уютные улочки Оазиса безлюдны, павлинов переселили в павильон, разноцветные зонтики сложили и убрали, плетёные скамейки и беседки пустуют. Но это обманчивая тишина. Гостей не стало меньше, но они окончательно переместились с пляжей в клубы и рестораны, они купаются в закрытом бассейне, запираются в своих номерах с нашими девушками, греются в банях и саунах, нежатся в массажных кабинетах. И я этому рада, потому что теперь можно гулять по вечерам, не сталкиваясь с компаниями подвыпивших мужчин, можно слушать шум прибоя, не перебиваемый развязными голосами, можно до полуночи лежать на пустом пляже, глядя на звёзды. Звёзды здесь такие же, какими я их увидела в полях, возле оставшегося для меня безымянным посёлка, куда нас завёз злополучный товарный поезд. Огромные, яркие, пушистые от лучей, и смотреть на них хочется бесконечно. Алла сказала, что, когда я отработаю долг и у меня появятся свои деньги, то можно будет заказать с большой земли телескоп. Мне нравится думать о телескопе, но не о предстоящих годах, отделяющих меня от того дня, когда его приобретение станет возможно.

Мои раны зарубцевались, они больше не багрового цвета, а светло-розового. Доктор Ватсон говорит, что через несколько месяцев можно будет попробовать сгладить их лазером. Только я не очень-то хочу это делать. Теперь, когда ни боли, ни неудобства больше нет, шрамы мне не мешают. Более того, я привыкла относиться к ним, как к своеобразной защите от липких изучающих взглядов гостей, которые я неизменно ловлю на Яринке, когда мы идём рядом. Вот уж чья кожа выше всяких похвал.

Яринка заметно вытянулась. Если ещё этой весной мы были одного роста, то теперь она выше меня. Является ли причиной тому хорошее питание или ежедневные занятия танцами, но теперь подруга, со своими отросшими огненными волосами, длинными ногами и тонкой талией, больше похожа на девушку, чем на девочку.

И в дождливом ноябре, когда Яринке исполняется тринадцать лет, Алла объявляет о том, что скоро состоится её дебют.

Это произошло на следующий день после дня рождения подруги, который мы весело отметили с соседками. По такому случаю ей даже позволили выпить бокал шампанского, отчего Яринка неожиданно стала сонной и, поблагодарив всех, нетвёрдой походкой удалилась в номер под общий добродушный смех.

А утром, когда мы привычно поднялись на работу и пили кофе в пустой кухне, туда спустилась Алла и деловито спросила:

– Яриша, ты сегодня к Гаспаровне идёшь? Я с тобой.

Вероникой Гаспаровной была та самая сухопарая женщина, которая обучала новеньких девочек танцевальному искусству и забраковала меня. Величали её здесь не иначе, как по отчеству, на что она охотно отзывалась и даже сама настаивала на таком обращении.

– Иду! – сразу оживилась Яринка. Танцевать она любила, я бы даже сказала, нашла в этом своё призвание. – А зачем тебе Гаспаровна?

Алла многозначительно подняла глаза к потолку.

– Сверху поступило распоряжение готовить твой дебют. Надо, чтобы Гаспаровна поставила для тебя танец.