Тайна прикосновения - Александр Соколов Страница 37

— А ты ложись, дочка! Ложись, не бойся! — ласково сказал ей седобородый, тот, что сидел ближе. Он бросил ей под голову мешок, набитый сухой травой.

Паша отметила про себя, что старики сдержанны, не пристают к ней с расспросами. В её деревне за несколько минут попутчики умудряются узнать всё о новом человеке… Когда она сказала, что едет забирать сына, назвала его имя, имя сестры, она тут же услышала то, что ожидала: в небольшом селении жители знают друг о друге всё.

— Наш доктор Аня с мальчиком живёт у почтенного Бекбулата. Был род, однако, большой, но старики одни осталися, с внуком.

Паша проснулась, когда телега остановилась. Было темно, и она едва различала рядом полуразрушенную от времени глиняную стенку-забор.

— Приехали, дочка!

Казах подвёл Пашу к проходу в стене с незакрытой калиткой:

— Иди туда прямо! Двери у нас не закрывают!

— Спасибо вам большое!

Мелкими шагами Паша пробиралась к двери, пытаясь привыкнуть к темноте. Очертания мазанки с крышей, крытой то ли соломой, то ли камышом, обрисовались на фоне более светлого неба. Дверь от толчка поддалась, жалобно скрипнула, и Паша оказалась в непроглядной темени. Вытащила коробок из кармана шинели, чиркнула спичкой, увидела вторую дверь, покосившуюся, тёмную от времени. Она зашла с горящей спичкой в небольшую комнату, увидела двух женщин, спящих на полу, кто-то спал на единственной кровати. Спичка погасла.

— Аня! — позвала она негромко, потом громче: — Аня, проснись!

— А? Что? Что вам, Мария Фёдоровна? — отозвался знакомый сонный голос от кровати.

— Это я, Паша! Аня вставай! — говорила Паша, дрожащими руками доставая вторую спичку. Слабый огонёк высветил расширенные глаза сестры, и она тут же то ли крикнула, то ли простонала:

— Пашуня!

Наконец-то она окончательно проснулась, зажгла керосиновую лампу на табуретке, бросилась к Паше, разрыдалась, обнимая её.

— Как Боря? Где он? — спросила Паша, отстраняя сестру руками.

— Да всё нормально. спит на кровати. — сквозь рыдания выдавила Аня.

Паша осторожно пробралась среди спящих, отвернула лоскутное одеяло, в тусклом свете керосиновой лампы увидела худенькое личико и поняла: с едой тут не богато. Слёзы потекли у неё по щекам, она поцеловала сына, вернулась к двери и стала лихорадочно выворачивать запасённую провизию из рюкзака. Несколько девчат, зная, что она уезжает за сыном, отдали ей свои сухие пайки.

Они сели на табуретки за единственный стол и, перебивая друг друга, стали говорить, говорить.

— Подожди, Аня! А это что за женщины, тоже эвакуированные?

— Представь себе! Они приехали только вчера, их прислал за Борей Иван Петрович. Это Мария Фёдоровна Струкова, вторая — Настя. Так что весь совхоз Петровича в полном сборе!

Аня говорила своим обычно громким голосом, не заботясь о том, что может разбудить спящих женщин. Она принялась стелить на полу для себя:

— Ты с Борькой поспишь!

Неожиданно какая-то тень соскользнула с кровати, и худенькое тельце мальчика прижалось к Пашиной юбке. Он обхватил её колени руками и молча стоял, задрав вверх подбородок.

Утром состоялся настоящий пир, куда был приглашён почтенный Бекбулат и его жена с маленьким Абдунаби. Старик в своём старом, залатанном халате был похож на нищего — дервиша. Его тюрбану на голове было столько же лет, сколько Паше. Но на сморщенном лице с жидкой белой бородкой узенькие щелочки глаз были подвижны. Эти щелочки теплели, когда он смотрел на Борьку, и видно было, что его не радовало известие о том, что его гости уезжают, — он уже привязался к этим русским людям. Казах слабо говорил на русском языке, плохо видел и слышал, от каши с тушёнкой отказался, тем более от совхозного сала Марии Фёдоровны, но предложил всем плов без мяса, из старых запасов риса.

Выяснилось, что женщины, посланные Ваней, ехали в одном поезде с Пашей, но они сошли в Манкенте. Если бы Паша осталась ждать обратный поезд на полустанке, где она оказалась, то не застала бы здесь никого… Сегодня утром все женщины вместе с Борей должны были уехать в Манкент и сесть на поезд.

Услышав об этом, Паша расплакалась. Борька ни на шаг не отходил от матери. Увидев её слёзы, он, сдвинув брови к переносице, сказал: «Не плачь, мама!»

— Это я с радости сынок! Больше уже не буду! — она взяла его шершавые ладошки в руки, прижала к губам и заплакала навзрыд. — Аня, что же у него цыпки на руках? Смотри, все в корках!

— Пашуня! Здесь воды попить не хватает. А мыла — днём с огнём не найдёшь! Ничего, приедем домой, мы его отчистим, как новый пятачок будет!

Бекбулат помог найти в селении повозку за деньги, которые предложила Паша. Он вышел проводить постояльцев и долго стоял у своего развалившегося забора, приставив ладонь ко лбу.

Вокзал в Манкенте был полон военного и гражданского люда. Поляки сформированного полка ожидали отправления. Они заполнили всю территорию, лежали по всему перрону на шинелях, подставляя лица щедрому южному солнцу. Начальник станции даже не захотел выслушать Пашу: «У меня задача отправить боевое подразделение. Нет ни одного свободного места!»

Паша пристроила женщин с Борей за вокзалом, на единственном свободном пятачке, напоминавшем своим видом клумбу:

— Никуда не сходить с этого места! За водой идёт кто-то один, в туалет Борька сходит и здесь, под чинарой. А вы — только по очереди! Я в Манкент, к военкому! До вечера у нас времени хватит.

Паша ехала на попутке, в кузове, и гадала: «Что за человек военком? Русский, казах? Казах — навряд ли. Главное, чтоб человек был!»

Что ж, и здесь ей повезло! Усталый полный мужчина крыл кого-то в телефонную трубку отборным матом. У Паши отлегло от сердца: она с каких-то пор стала доверять людям, умеющим так ругаться, и в том, что человек перед ней русский, — тоже не оставалось сомнений. Он только мельком глянул на неё и, кажется, даже никак не отреагировал на её слова: «Я нашла сына, везу домой, мне надо успеть на фронт.»

— Садись пока! — рявкнул он и самозабвенно продолжал ругаться.

Наконец он бросил трубку и посмотрел на Пашу:

— Всем надо на фронт! И даже этим вшивым полякам! Нет, я не хочу их обидеть, но где я возьму им для помывки столько воды? Кричат мне в трубку: «Пся крев! У нас волосы шевелятся от насекомых! Нам воевать с немцем, а нас уже победили вши!» Вот пусть Москва их и отмывает! Подожди, я сейчас еду на вокзал. Что-нибудь придумаем.

Они сели в старенький открытый «Виллис», и разговорчивый военком продолжал:

— Все сейчас едут на Москву, сюда мало кто едет! Я сам здесь недавно. После госпиталя. Под Ржевом был ранен, полжелудка вырезали.

Когда Паша сказала, что ей выходить в Воронежской области, полковник повернулся к ней:

— Да ну? Я сам из Воронежской области, из Семилук! Значит, землячка? А ты молодец, настырная! Другая так бы и сидела на вокзале! Люблю настырных!