Клёст - птица горная - Анатолий Ключников Страница 36

— За такие слова раньше на кострах сжигали, — я по прежнему не размыкал глаз.

— Но было бы странно, если бы мы, по отношению к зелёным человечкам — сами жители другого измерения, могли бы их поймать! Это, с точки зрения науки, абсолютно невозможно. Мы не можем ловить их, а они — виснуть на нашем теле, на одежде. Статус кво для разных измерений, да-с, сударь. Не будь его — нормальная жизнь ни в одном из них не была бы возможна: одни постоянно мешали бы жить другим.

— Мы и в своём-то мире друг другу мешаем постоянно, даже без чёртиков.

— Самое же ужасное то, что «пшеничное вино» модифицирует наше зрение лишь в узком диапазоне, открывая только один иной мир, населённый, условно говоря, мелкими гуманоидами с зелёным пигментом кожи. Если он, конечно, действительно зелёный, а не то, что нам доступно к обозрению. А мы, учёные, уже создали такие химические препараты, что позволяют проникать сознанию в неисчислимое множество разных измерений! И даже более того: за границы нашей планеты и даже за границу системы нашей звезды, что обыватели называют «солнцем»! — а это такие ужасающие расстояния, что мозг человека необразованного принять не в состоянии!!!

«Эка тебя штырит… Кстати, прав бы Штырь: шмаль у них действительно знатная.»- подумал я лениво, а вслух добавил:

— Лучше бы вы изобрели такую дурь, чтобы солдаты могли воевать не хуже «чёрных» — хотя бы с полчаса! От этого всем стало бы только лучше. Глядишь, и не убили бы у нас никого… или хотя бы поменьше.

— Вот-вот! Люди, в безбрежном своём эгоизме, желают создавать только то, что наносит вред их ближним. То, что больше убивает. То, что даёт больше сил убивать. А я мечтаю создавать то, что расширит их разум до границ Вселенной…

Второй химик в разговоре участия не принимал, просто молча трясся на подстилке по ходу движения. Судя по задумчивому взгляду, его расширенный разум уже витал как раз где-то на этих границах, очерченным главным из их четвёрки. След от пинка, оставленный злобным центурионом, оставался на его заднице не отряхнутым.

— У меня в десятке, представь себе, тоже собрались отъявленные пацифисты, — за исключением, наверное, только Шмеля да Бима с Бомом: этим двум клоунам что спать, что убивать — всё едино: лишь бы не думать. Сначала всей гурьбой в армию припёрлись за деньгами, а тут, оказывается, убивать кого-то нужно.

Мой кашевар тоже часами умеет трепаться, но только о жратве. Рассказывает рецепты изысканных блюд так, что диву даёшься: это сколько же надо потратить сил и времени, чтобы сварганить паршивый салат или котлету! А их, один чёрт, схарчат точно так же, как бобовую похлёбку или свинину с вертела. Одним людям делать нечего — так они изощряются в создании закусок, а других тянет погружаться в иные миры… А всех нас, вообще-то, гонят на убой, словно скотину, — стадом. И не разбираются, кто из нас кашевар, а кто — философ.

Кстати, а что бы ты сказал про такой вот факт? Есть у тебя такая цигарка, чтобы курнуть её — и сразу тебе открылось: кто победит в войне и каким образом?

— В будущее заглянуть невозможно, — авторитетно ответил мне Философ. — Люди, узнав будущее, станут прикладывать все силы, чтобы его изменить, а из-за этого оно станет другим.

— А, быть может, для душ наших умерших тоже есть свой мир? Жрецы ведь уверяют, что душа бессмертна — если так, то где-то ей нужно обретаться. Есть у тебя такая шмаль, чтобы поговорить с покойником?

— Такой состав никто и никогда не изобретёт. У души нет языка и горла, и поэтому она никак говорить ни с кем не сможет. Чтобы пообщаться с душой умершего, нужно сделать так, чтобы твой разум вошёл в мир ушедших душ, а твоя собственная душа стала открытой для прямого общения с ними на ментальном уровне. Но, если ты вошёл в такое состояние, значит, ты — УМЕР. Твоей душе уже не нужно тело: она может находиться как внутри твоей бренной оболочки, так и за тысячи лиг от неё. А оно тебе надо?

— А вот некоторые делают спиритические сеансы, когда душу умершего, наоборот, вызывают в наш мир и заставляют что-то говорить с помощью вызвавшего. Обман это, стало быть?

— Фуфло полное. Ни чёртики зелёные в наш мир перейти не могут, ни души покойников.

— Спасибо. Прямо-таки полегчало…

— Если захочешь увидеть что-то глубже, — ты только скажи. Тебе первые две цигарки вообще бесплатно дам. Больше, брат, не могу: сырьё подотчётное, много не раскидаешь…

— Не нужно мне ваше зелье. И сразу скажу: если вы будете давать его моим людям, то я вам головы точно оторву. За вредительство. И пусть наука будет отброшена на 10 лет назад, как моя жена выражается, но оторву.

Вот так, развлекаясь светскими беседами, я продолжил свою нелёгкий путь.

Между тем дорога раздвоилась, а наш легион выбрал направление, проходящее у подножия пройденных нами исполинов, словно ребёнок, боящийся оторваться от мамкиного подола. Если бы мы продолжили топать прямо, то непременно упёрлись бы в новые горы, с такими же заснеженными шапками, но только уже ледогорские, а не божегорские. Речушка, сопровождавшая нас в последние дни, тоже сделала поворот в нашу сторону, напоминая надоедливую собачку, не желающую оторваться от путника. До нас сверху дошло объяснение, что в данной области эта речка является естественной границей между двумя странами, а весь сыр-бор разгорелся из-за того, что ледогорцы на своей стороне что-то там наколдовали, и речушка круто изменила русло, отрезав от Божегории изрядный кусок плодородной земли. Но я, разумеется, подобное объяснение прослушал вполуха, прекрасно понимая, что у ледогорцев имеется своя правдивая версия…

Места тут были и впрямь благодатные: на сочной траве паслись тучные коровы, а размеры стеблей соломы, снопы которой превышали рот человека, на сжатых участках говорили сами за себя. Чем-то эта область напомнила мне Междуречье — разница заключалась лишь в том, что встречавшиеся нам крестьяне и сёла выглядели богаче, сытнее и спокойнее, — в отличие от Междуречья, издёрганного бесконечными войнами.

А яблоки… боже мой, какие тут были яблоки! Если в палатку занести таких несколько штук, то через полчаса их аромат выдавливал всю мерзость запаха немытых мужских тел, и пахло так, что от сладкого запаха голова шла кругом. Куснёшь такое — и во все стороны летят сочные брызги: оно лопалось, подобно перезрелой виноградной ягоде. За подобную благодать, ей-богу, и повоевать не грех.

Вот и подумайте, уважаемый читатель, о чувствах простого солдата, попавшего в подобный рай изобилия божественного разнообразия… Правильно: Бим и Бом на ходу хватали сочные плоды, свисающие через хлипкие плетни, и азартно чавкали так, что хруст был слышен, наверное, в хвосте колонны легиона. Потом кидались огрызками друг в друга и в кого ни попадя, заливаясь счастливым ржанием, если удавалось попасть в чей-то шлем: уж очень прикольно эти объедки отскакивали от железа…

А Кашевар нашёл другое счастье. В прямом смысле слова. Ему на глаза попалась невзрачная вроде бы травка, но, оказывается, в Славограде и моей стране она считается очень дорогой приправой, за которую богачи платят золотом. Я попробовал стебелёк: ну, да, неплохой привкус, но чтобы платить за него золотыми монетами? — да увольте. Если хочешь аромата — нарви себе укропа на грядке: запах, кстати, чем-то похожий.