Третья Мировая Игра - Борис Гайдук Страница 35

В гораздо более выгодном положении оказались фермеры и жители небольших городков. Они умели или, по крайней мере, понаслышке знали, как нужно обрабатывать землю и разводить скот, владели простейшими ремеслами, имели хотя бы элементарные навыки выживания. Но и они неуклонно деградировали, оставив в своем обиходе лишь самые примитивные орудия и обходясь самой простой пищей и одеждой. Тем не менее именно сельское население, составлявшее в прежнем мире несколько процентов от всей популяции, в большинстве своем сумело выжить и заложило основу нынешней патриархальной цивилизации.

Инициаторы научного заговора были потрясены плачевными результатами своего опыта. Люди снова оказались в железном или бронзовом веке, причем двигались теперь не вперед, а назад, стремились не вверх, а вниз.

И тогда появилась Игра. Да, примерно через…

Вот мы и до игры добрались. До чего же жалко, что края обгорели! Сколько ценного знания пропало безвозвратно. Хорошо еще, что большая часть уцелела. Примерно две трети написанного сохранилось.

…свыше, но только вместо спасательного круга тонущему человечеству бросили футбольный мяч. Ученые к тому времени уже были готовы признать свой эксперимент провалившимся и, расколовшись на два лагеря, спорили только о способе его прекращения. Одни предлагали прекратить терапию, пока это еще в их силах, и предоставить людей самим себе. Другие соглашались оставить человечество в покое, но только под воздействием терапии. Увлеченные своим спором, ученые не сразу заметили, что мир немного, на бесконечно малую величину, но изменился. Искра, случайно упавшая на воз сырого сена, затеплилась и не погасла. За десять лет Игра приобрела всеобщую популярность, через двадцать играла уже вся Европа, а через тридцать стало неоспоримо ясно, что вырождение человечества приостановлено. Неожиданным образом Игра оказалась двигателем новой эволюции, заменив собой все прежние катализаторы: власть, славу, богатства, любовь, зависть, месть (продолжать этот список можно до бесконечности). Все это исчезло или почти исчезло, подавленное терапией, но появилась Игра, спасение и болезнь нового мира, чудовищная насмешка истории, ее последняя причудливая спираль.

Игра стала соблазном и смыслом жизни для опростившегося человечества, как если бы Адам в раю получил от змея не яблоко соблазна, а мяч. На полях закипели страсти, в игру направились остатки (или новые ростки?) людского эгоизма, честолюбия, творческой…

На дворе шум, топот.

Выглядываю в окно — Николка стремглав бежит через двор. Спрятать тетрадь! Куда? Николка уже грохочет в сенях. Бросил через плечо на подоконник. Руку отдернул, будто от горячего, и тут же сам устыдился. Что же это я, от родного брата скрываться готов?!

— Мишка! Беда! Мяч потеряли!

Я и не сообразил в первую секунду, о чем речь идет. А потом будто молнией ударило — немцы у нас мяч забрали. Все наши старания напрасными оказались.

— Как отобрали? Как такое случилось?

— Никто не знает! Матвей Прохоров утром в Малоярославце был. Полчаса назад по радио объявили! Наши все в Калугу ехать собираются, к экрану! Тебя звать велели. Поедешь?

На мгновение я заколебался. Вспышками пришли на память зрительные картины, как мы шли на немца в атаку, как потом в снегах катили мяч, как Дмитрий Всеволодович бумаги с картами на столе раскладывал и подолгу диспозиции разбирал, как Петька длинный пас через все поле придумал и в жизнь претворил…

И все это как будто не со мной было, как будто в интересной книжке про все это вычитал.

— Нет, Николка, не поеду я…

Брат смотрит с недоумением.

— Больно мне, братец, будет на все это смотреть.

Солгал я Николке. Не столько больно, сколько… неинтересно. Могли я себе представить, чтобы игра, да еще в такой переломный, трагический момент интереса у меня не вызвала? Сейчас для меня ничего нет важнее отцова письма.

— А мне поехать можно?

— Отчего же нет? Езжай. Когда вернешься?

— Завтра к полудню буду. В трактире у Хлудова заночуем.

Хлудов наш земляк, из Вельяминова. Своих без ночлега не оставит. Даже если в трактире мест нет, на конюшне или на сеновале всегда пристроит.

— Ну, поезжай, я маме скажу, что отпустил тебя.

В первый раз Николка в Калугу без старших поедет. Не один, конечно, со знакомыми, но все-таки. Почти взрослый уже. Все хозяйство теперь на нем, пусть привыкает, пусть и взрослое развлечение себе позволит — у экрана в толпе зрителей потоптаться да покричать.

Брат быстро переоделся в чистое, побросал в сумку дорожные припасы, сорвал с вешалки картуз.

— Бывай, Миха!

И все равно грустно мне сделалось. Есть во всем этом что-то неправильное. Потеряли все-таки мяч. Добились князья своего, не дали Петьке гол забить. Да и противник, наверное, защищался отчаянно. Чтобы немецкую оборону проломить, нужно четко действовать, все силы в кулак собрать. А у нас что? Разброд и метания. Каждый за своей выгодой смотрел.

Столько людей зря трудилось, и жизнью своей жертвовало, и здоровьем. Вот так. Завтра Николка расскажет подробности, а я пока отцовское завещание дочитаю.

…народы, не забывшие своего языка и реликтов культуры, объединились вокруг игровых команд, как на заре старой эры объединялись вокруг воинских дружин. Очень скоро для обслуживания Игры появились государственные институты, сословия, общественные отношения, дипломатия, пресса. Игра заменила собой все: спорт, войну, искусство, науку, книги. Революционеры-ученые, опомнившись от изумления, схватились за Игру, как за соломинку. Установленные на городских площадях экраны, а также мгновенно расплодившиеся спортивные издания и целая армия обозревателей донесли игру до каждого человека. Все, кто не участвовал в Игре и не обслуживал ее, стали зрителями. Лоботомированное человечество, казалось, было спасено. Или, по крайней мере, получило шанс. Пока люди гоняли по полям мяч и благодаря этому не опускались до варварского состояния, виновники их трагикомического положения пытались осмыслить сложившуюся ситуацию и отчаянно искали выход из положения. Хрупкое равновесие зарождающейся футбольной Эры сулило надежду и определенный запас…

А ведь я и сам о чем-то таком догадывался. Затем и игра, чтобы прежние кровожадные привычки вытеснить. Тогда что же получается — в игре для людей не зло, а благо?

Дальше, дальше…

Здравствуй, Миша.

Перечитал уже написанное, поставил себя на твое место и ужаснулся. Не примешь ли ты это письмо за бред сумасшедшего? Столько всего необычного и даже, с твоей точки зрения, невероятного. К тому же тебе еще труднее. Во-первых, тебе не имплантирована пластина, у тебя нет этого гнетущего, но и отрезвляющего шока упавшей с глаз темной повязки. И во-вторых, вместо традиционного посвящения в сопровождении документов и кинофильмов ты всего лишь читаешь письмо и вынужден верить мне на слово.

Верь мне, Миша. Я тебя не обманываю.