Ревущая Тьма - Кристофер Руоккио Страница 35

Я улыбнулся, чтобы поцарапать его стеклянную ухмылку:

– Сколько раз в истории человечества говорилось то же самое? О каких народах?

Мысленно я распутывал свиток времени с преступлениями всевозможных угнетателей. Мне сразу же вспомнился раб в мейдуанском колизее, чье лицо было раздавлено сапогом гладиатора, пока не потеряло сходство с человеческим. Homo homini lupus est. Человек человеку волк. Сколько людей погибло таким образом? Сколько было вырезано нашими предками? Сколько городов сожжено? Сколько божеств осквернено?

Ксенофобия.

Так это называлось.

Страх перед чужим.

Неверный термин.

Древние закрывали ворота перед чужаками не из страха. Не было страха и в черных глазах Бассандера. Лишь очищающее пламя и отблеск грядущих костров. Костров, которые разожгу я сам. Буду вынужден разжечь.

– Они не люди! – прорычал Бассандер.

– Они ничем не хуже людей! – парировал я.

Как я был наивен!

Откуда только берутся такие, как я? Люди, что доверяют незнакомцу больше, чем соседу. В юности мы с надеждой глядели на звезды, полагая, что живущие там, в непознанной темноте, цари и боги величественнее, добрее и справедливее человека. Мы представляли, как они спустятся с небес и щедро одарят нас, верили, что любая гниль свойственна лишь людской природе, а любое зло порождается лишь черными людскими сердцами. В своем самоуничижительном неведении я не представлял себе иного, более черного и отвратительного зла, кроме собственного. Невозможно было вообразить, что наше зло для кого-то окажется нормальным и естественным. Обыденным. Но дьявол произошел не от Адама, а Мардук создал первых людей из крови Кингу, а не наоборот. Зло древнее нас, отлично от нас – больше нас. Оно простирается через все известные времена. Читатель, человек – не единственный демон. Есть и другие. Но наша развитая логика позволяет постичь лишь собственных демонов.

В юности я верил, что преодолеть барьер между людьми и другими видами поможет язык и что человеческий рассудок и Истина – логос Аристотеля, музейных католиков и исчезнувших суфиев – гораздо важнее биологии и все живое должно их придерживаться. Но теперь я знаю куда больше. Запомните: любая мысль любого философа, схоласта, ученого или священника ограничена рамками человеческого ума.

Не поймите превратно. Я не отвергаю факты. Но для того, чтобы понять, что дважды два – четыре, нужен разум, способный видеть «два» как «два», а «четыре» как четыре и понимать принципы сложения. А это гарантировать нельзя. Законы природы незыблемы, но, подобно картинке, на которой одни видят кролика, а другие – утку, могут по-разному интерпретироваться разными существами. Наша логика, наш рассудок и, прежде всего, наша мораль, что зиждется на Несотворенных божествах древности, – имеют мало общего с существами, зародившимися не на Земле. Таким образом, мне легко понять и принять, уважать и любить всякого человека, будь он джаддианцем или тавросианцем, смуглым или бледнокожим, мужчиной, женщиной или андрогином. Но нечеловека? Нет. Они не подвластны нашему пониманию, нашей вере и доверию. Фанатизм Бассандера был оправдан.

К сожалению, тогда я этого не знал. И мне, как и многим другим, пришлось из-за этого страдать. Планеты и люди все равно погибли.

– Они люди! – повторил я с нажимом. – Они разговаривают, мыслят. Им известно понятие чести. Нельзя отрицать их…

– Что? – перебил Бассандер. – Человечность? Они не люди.

Читатель, я видел такое, что вам и не снилось. То, что творили сьельсины. Видел, как готовили и подавали к столу детей – человеческих и сьельсинских. Видел рабов, которых уродовали ради так называемого искусства, любовников, которые калечили друг друга, чтобы отметить свою привязанность, видел Черное Пиршество в честь коронации их темного властелина. Для нас это чудовищно, а для них – обыденно, словно вечер в опере. Дело не в том, что они по природе злы, – хотя и это правда. Дело в том, что они – не мы.

Невежественный, отчаявшийся, я повернулся к Отавии. К Айлекс и Гринло.

К Джинан.

– Мы уже столько прошли, – сказал я, взяв Джинан за руку. – Капитан, вы говорили, что вам нужно время на принятие решения. Это время истекло.

– Это недемократично! – воскликнул Бассандер, хотя в некотором смысле было демократичнее некуда. Отавия служила по контракту и, как все федераты, могла разорвать его и уйти. Джинан подчинялась своим сатрапу и князю. Нас держало вместе взаимоуважение и общая цель. Если нам было суждено расстаться, я все равно должен был продолжить миссию. Свою миссию. Обещания, данные в темных казематах Капеллы, эхом звучали в моих ушах.

– Я поклялся вернуть их домой, – сказал я, глядя в лицо Джинан, не обращая внимания на Бассандера.

Мои пальцы стиснули ее руку. Мне хотелось понимания. Поддержки. Джаддианка сжала губы так, что они побелели, ее взгляд прыгал от меня по сторонам и обратно.

– Джинан, мы можем изменить ход войны, – уговаривал я ее. – Мы совсем близко. От станции «Март» один шаг до Воргоссоса. Мы найдем сьельсинов.

Мы находились на распутье. Если бы я, подобно некоторым чудовищам, был способен видеть голые очертания будущего, я бы свернул. На пути Бассандера был долгий холокост. Крестовый поход. Война. Новые и новые битвы. Смерть от огня и меча. Сколько веков мы уже сражались? На скольких планетах? Сколько из них превратились в тлеющие угольки? Сколько миллиардов человек погибло? Ради чего? Из чьих тел сложат костер, возвещающий конец времен? Война есть хаос, и между нами и сьельсинами, пусть я тогда этого и не понимал, не может быть мира. В конце пути Бассандера высился могильный курган, но я не знал, наш или их.

Я так ничему и не научился.

На моем пути, как мне теперь известно, пылал тот же всеочищающий огонь, что я видел в глазах Бассандера. Новые и новые битвы. Огонь. Меч. Но были и другие, удивительные места, читатель, к которым я решил свернуть в тот миг, когда Джинан сбросила мою руку. Да, в своей слепоте я уже принял решение, но она не оставила мне выбора. Кошмар и кошмар. Таковы были единственные доступные мне пути, и я пробирался по ним на ощупь. Сделал бы я тот же выбор, если бы мог предсказывать будущее? Или превратил бы себя в камень, как мог бы сделать Персей, чтобы попусту не тратить силы?

Джинан заговорила, и каждое слово ранило меня, будто Белый меч катара.

– Мы возвращаемся на Коритани, – произнесла она, закрыв глаза. Темные глаза. Темные, как у Бассандера.

На секунду у меня перехватило дыхание, и кровь, казалось, остановилась в жилах. Дело было сделано. Слова сказаны. И никакая стихия не могла повернуть это вспять, как бы мне того ни хотелось.

– Нет, – попытался я схватить ее за руку. – Джинан, нет. Послушай.

Она рефлекторно сжала мое запястье:

– Нет, это ты послушай.

Ее темные глаза открылись. Не отпуская меня, она сказала: