Отцеубийцы - Мария Вой Страница 34

«Конечно, пес! Примерно так же я выглядел шесть лет назад, когда ты пел мне свои песни!»

Морра – чуть поодаль, связанная и под конвоем, – выглядела совсем не так величественно, чем обычно. Лишившись покровительства Кирша, она провела немало прекрасных часов в карцере, отчего ее личико посерело, а под глазами залегли тени. Почему-то она стала похожа на Свортека – только на маленького, трясущегося и жалкого.

Кирш, Петлич, Томиник на месте Бабеша, который сгорел в пожаре, Ройтер, Хвал и остальные военачальники окружали Хроуста, не решаясь проронить и слова. С подпаленными бородами, все до единого они были покрыты пылью, копотью и ожогами, кое-как залеченными Даром. Латерфольт занял свое место среди гетманов, и Хроуст заговорил, обращаясь к Рейнару:

– Тебя там не было, герцог Митровиц, но ты все видел и видишь сейчас. Насладился ли ты милостью своего короля? Понравилось тебе, как он превзошел собственного отца? Гордишься? Теобальд сжег в Унберке Тартина Хойю. Редрих пошел дальше и сжег священный город, где раньше короновали твоих предков.

Хроуст поднялся с места. Слуга подскочил к нему, поддерживая под локоть, но гетман грубо отпихнул его и стал наступать на герцога:

– Митровицы следуют за армией Редриха. С ними два грифона и ваши крылатые гусары. А ты молчишь, и в твоем молчании сгорают люди, которые по доброй воле открыли мне ворота. Женщины, дети… Их кровь – на твоих изуродованных руках!

Рейнар неожиданно твердо ответил:

– Ты стар, гетман, и, наверное, забыл, что это ты отравил Теобальда, когда он предлагал тебе мир. Ты выпустил на волю ад. Так что не тебе рассуждать о крови!

Хроуст сжал кулаки, прикрыл глаз и так застыл на несколько мгновений, будто сдерживаясь, чтобы не закричать.

– Это ложь, пущенная Редрихом, чтобы поскорее добраться до короны, – наконец ответил он. – Твой отец знал это, потому и пришел ко мне. Я честный воин и чту законы богов. Я никогда в жизни никого не травил – вот тебе мое слово.

– Ах, ну раз твое слово…

Теперь уже все гетманы подались к Рейнару, и каждый, как чувствовал Латерфольт, готов был разорвать его на мелкие кусочки.

«А вы ржали надо мной, лицемеры!»

– Мой гетман, – подал голос Кирш, проявив удивительную смелость. Хроуст терпеливо повернулся к нему, наблюдая, как Кирш вытягивает из-за пояса кинжал и приближается к Морре. – Разве мы не говорили с ним достаточно?

Он схватил и выволок слабо отбивающуюся Морру на середину комнаты. Латерфольту не было видно ее лица, зато он увидел, как отвернулся Рейнар, уткнувшись подбородком себе в плечо. Клинок Кирша блестел в свете факелов, его острие утыкалось в белую шею под короткими волосами.

– Ты готов распрощаться с любимой женщиной, герцог?

Морра застонала: кинжал не давал ей дышать. Хотя Латерфольт никогда не испытывал сочувствия к этой ядовитой девице, беспокойство сжало ему сердце. Неужели, пока Редрих сжигает города, Сиротки будут резать горло женщинам?

– Она не моя уже давно. Никогда не была моей, – донесся из-за спины Кирша сдавленный голос. – Нет смысла ее убивать, мне плевать…

– Мой гетман!

Латерфольт оказался перед Хроустом, как бы случайно пнув по пути Кирша так, что тот отшатнулся от Морры. Баронесса резво отползла к ногам Рейнара. Хроуст сощурился.

– Я не оправдываю его. Ты прекрасно знаешь, что я мечтаю, чтобы он сдох в муках. Но…

Рейнар сморщился, однако Латерфольт не собирался останавливаться. Вот к чему приводит утаивание от Хроуста. Он должен был рассказать сразу же.

– Наследники трона, внуки Редриха – никакие ему не внуки. Это дети Рейнара. Король присвоил их еще в утробе матери и велел всем говорить, будто это бастарды Зикмунда, которых он признает законными. Вот как Редрих держит это убожество за яйца! Он посадит мальчика на трон в обход безумного Зикмунда, а девочкой шантажирует Рейнара!

«Почему ты не рассказал сразу?» – спрашивал из-под насупленной брови глаз Хроуста. Все же сначала гетман повернулся к Рейнару:

– Это правда?

– Какая чушь! – нервно рассмеялся тот. – Латерфольт бредит…

– Это правда, – подала голос Морра. – Свортек тоже об этом знал и рассказал мне.

– Ты думаешь, Редрих убьет твоих детей и своих наследников, если ты восстанешь против него? Ты сам признаешь, что твой король такое чудовище?

– Он сжег целый город, чтобы достать тебя, Хроуст! – зарычал Рейнар с такой яростью, что Кирш, Латерфольт и даже сам гетман отступили. – Он уже угрожал моей дочери, когда думал, что я украл Дар! Он готов был приказать кьенгару-вору причинить ей боль на моих глазах!

– А что бы сказали вассалы Митровиц, узнай они об этом? Разве они не сделают все, чтобы спасти твоих наследников?

– Тернорт и Эфола в Хасгуте, и Редрих не отпускает их от себя. Митровицы ничего не смогут поделать.

Но Хроуст уже повернулся к Хвалу:

– Шли своих гонцов как можно скорее. Пусть все узнают эту историю, пусть она доберется до каждой таверны, и главное – до войска Митровиц!

– Нет, гетман! Прошу! – взвыл Рейнар и упал на колени перед Хроустом. – Он убьет их! Он…

– Если он убьет твоих детей после такого слуха, Бракадия сожрет его. Любой слуга будет готов перерезать ему глотку. Даже Редрих на такое не решится!

Лицо Хроуста разгладилось, в усах показалась довольная усмешка: наконец-то хоть маленькая, но победа. Все сложилось само собой – и могло сложиться раньше, если бы Латерфольт не был таким упрямым ослом. Во взгляде, который Хроуст небрежно бросил егермейстеру, сверкнул упрек.

– Я дам гонцам самых быстрых лошадей! – Хвал отдал честь сердцем. – Пошлю письма нашим людям во всех городах соколами. Будь уверен, гетман, к утру все до единого крылатые гусары будут знать, кому они служат!

– Старый мудак! – заорал Рейнар, вскакивая на ноги. Конвоиры схватили его за дублет, оттаскивая от Хроуста, но далось им это непросто. – Будь ты проклят! Ты убийца моих детей!

– А ты – моих! – взревел Хроуст. – Я закончу эту войну любой ценой! Горе тому, кто встанет у меня на пути… Ройтер! Оденьте его величество в доспех, дайте ему коня, принесите знамя Митровиц. Пусть его видят все до единого! Возвестите народу, что Истинный Король вернулся! – Он вновь повернулся к Рейнару: – Заткнись и делай то, что должно, то, что хотел от тебя сам Свортек. А я спасу твоих детей. Всех детей Бракадии!

В палатку вбежал юный Сиротка, задыхающийся от ужаса:

– Мой гетман! Редрих наступает!

Алое зарево рассеялось над догорающим Унберком, но в воздухе еще висели хлопья пепла. Армия Редриха подобралась к городу с востока, и утреннее солнце упрямо пробивалось через завесу дыма, слепя Сироток. В дымке уже можно было разглядеть вражеский арьергард, ощерившийся знаменами с грифонами, короной и мечом. Стройный, закованный в железо, хорошо организованный ряд тяжелой конницы готовился снести наскоро поставленные баррикады. Люди Хроуста, впрочем, тоже зря времени не теряли: тут и там в поле зияли свежевырытые, пусть и неглубокие, волчьи ямы, были навалены горы мусора и камней, призванные воспрепятствовать атаке конницы, и построены укрепления для арбалетчиков, стрелков и пушек. Вагенбурги выстроились перед армией, как стена, и на них Хроуст, как и раньше, полагался более всего.