Беззвездный Венец - Джеймс Роллинс Страница 34

Фрелль склонился над стопкой пергаментов, развернутых на соседнем столе. Почесав подбородок, он поднес руку к хрустальным чернильницам с чернилами разного цвета с торчащими в них перьями.

– Дай я сейчас запишу это, пока не забыл свои расчеты. Луна больше не полная, и я должен записать все, что смогу.

Выбрав перо из чернильницы с лазоревыми чернилами, алхимик пододвинул к себе один пергамент и быстро и аккуратно записал несколько цифр рядом с подробным изображением лика луны.

Воспользовавшись моментом, Канте огляделся по сторонам. Увидев закрученную в спираль ленту из черной кожи, он узнал послание, доставленное почтовой вороной. Разобрать, что в нем написано, было невозможно, но принц обратил внимание на большую печать в конце. Она была похожа на печать Тайнохолма, но только крошечная книга была не опутана цепями, а обвита колючей крапивой. Канте узнал эту печать.

«Печать Обители».

Школы, в которой когда-то обучался сам Фрелль.

Канте снова повернулся к алхимику. Тот, закончив делать пометки, хмуро смотрел в длинную бронзовую зрительную трубу, словно пытаясь проникнуть взглядом сквозь крышу. Фрелль пытался разгадать тайны неба, которое иеромонахи считали возвышенной обителью богов. Канте знал, что алхимик стремился понять то, что скрывалось в расположении и движении звезд, – хотя в основном ему приходилось заниматься своими исследованиями зимой, когда солнце опускалось в самую нижнюю точку и появлялась возможность разглядеть в этой части Венца едва различимые искорки звезд.

Принц догадывался, чем объясняется интерес Фрелля к небесам. Алхимик родился и вырос на самой западной окраине Венца, под сенью Ледяных Клыков, обозначающих границу между Венцом и замороженными пустынями, начинающимися за ними. В этих землях Отец Сверху светил тускло, если вообще светил. Как-то раз Фрелль рассказал про россыпь звезд, видимых на небе в тех краях, однако Канте мог только предполагать, на что это похоже.

Здесь, в Венце, лишенном звезд, Фрелль сосредоточился на том, что было лучше всего видно на небе. Канте бросил взгляд на лежащие на столе бумаги, отметив подробное изображение луны, покрытое каббалистическими письменами, линиями, цифрами, сделанными совсем недавно разными чернилами. Образ получился завораживающе красивым, но холодным и пугающим.

Остальные бумаги на вид были значительно старше, пожелтевшие от времени, выцветшие чернила стали едва различимы; но все они, похоже, были посвящены той же самой загадке.

Луна…

Наконец Фрелль со вздохом покачал головой.

– Наверное, я отупел, или Сын и Дочь ввергли меня в заблуждение.

– Почему вы так говорите? – спросил Канте. Он еще никогда не слышал, чтобы алхимик сомневался, и это вызвало у него беспокойство. Во многих отношениях Фрелль был незыблемой скалой, его опорой в бурной молодости. – Что вас вдруг так встревожило?

– Нельзя сказать, что меня вдруг что-то встревожило. Просто я больше не могу отрицать суровую истину. Я больше не могу восседать в своем cхолярии, читать древние писания и продолжать бесполезные исследования. У науки есть свой предел. А дальше предположения становятся неизбежной реальностью.

– Не понимаю. Почему вы говорите о неизбежности?

Фрелль схватил принца за руку.

– Грядет конец света, боги вознамерились нас уничтожить!

* * *

Канте силился разобраться в том, что последовало дальше. Потрясенный, он едва слышал слова алхимика, не в силах поверить в то, что его наставник произносит вслух такие кощунственные вещи.

– …Хотел отмахнуться от этого, – пытался объяснить Фрелль. – Затем два дня назад пришло сообщение из Обители, и я понял, что все мои измерения и расчеты больше нельзя игнорировать.

Бросив взгляд на черное послание, Канте посмотрел на разбросанные по столу изображения луны.

– Какие измерения? Какие расчеты?

– Позволь показать тебе, чтобы ты лучше понял то, что, как я опасаюсь, скоро наступит.

Алхимик разложил по порядку древние пергаменты и постучал пальцем по самому левому.

– Эта иллюстра была сделана семь столетий назад, примерно тогда, когда был основан Тайнохолм. Взгляни, как подробно прорисованы черты луны, – что очень примечательно, если учесть, какими примитивными были в то время зрительные трубы. Работа была мучительной, принимая в расчет размеры лунного лика.

– И что с того? – настаивал Канте.

Фрелль пододвинул три других листа.

– Вот эти изображения сделаны двести, сто и пятьдесят лет назад. – Он поднял взгляд на принца. – Последнее было составлено картографом Лиррастой, после того как она перешла от географики к изучению звезд.

– Разве ее не сожгли на костре? – спросил Канте, наморщив лоб и вспоминая давнишний урок истории. Он запросто мог ошибаться. Перечень тех, кто принял такую смерть – или даже еще более страшную – был очень длинным: лучше не затрагивать некоторые вопросы, которые нужно оставить богам.

– Сожгли, – подтвердил Фрелль. – Лирраста совершила смертельную ошибку, усомнившись в существовании Сына и Дочери, приписав их танец действию невидимых сил. Но сейчас главное не это. Ее карта лунного лика и расчеты укладываются в рисунок, уходящий в прошлое на столетия, если не дальше.

– Какой рисунок?

Фрелль постучал по числам на страницах, обозначающим ширину лунного лика. Теперь и Канте заметил, что на протяжении столетий эти числа неуклонно росли.

– Не понимаю, – пробормотал он, разглядывая рисунки. – Это означает то, что луна становится больше?

– Или, что вероятнее, что луна приближается к Урту. И все-таки на основании одних только исторических отчетов полной уверенности у меня быть не могло. Возможно, отличались методы измерений, возможно, времена года, когда велись наблюдения, или даже положение наблюдателя в Венце. Я старался принять в расчет все эти изменения, одновременно пытаясь найти дополнительные подтверждения.

– И какие же?

Фрелль тряхнул головой.

– Изменения в характере приливов и отливов на протяжении столетий. Или частота женских кровотечений, что, как известно, связано с Дочерью. Я даже изучал поведение ночных существ, реагирующих на прибавление и убывание лика Сына.

– И что вам открыли эти исследования?

– Ничего такого, что напрямую подтвердило бы мои растущие опасения. Поэтому я сам занялся измерениями лунного лика, каждый раз, когда он достигал полноты. Я занимался этим больше десяти лет. И тем не менее полной уверенности у меня по-прежнему не было. За такое короткое время изменения были слишком незначительными. Я опасался, что мне потребуется вся моя жизнь, чтобы подтвердить или опровергнуть мои тревоги.

– Так что же произошло сейчас?

Алхимик пододвинул еще несколько листов.