Цена свободы - Сергей Семенов Страница 34

Стылая и тревожная, вяло тянулась ночь. Темнота подкралась близко, касаясь стен дрезины, заползая внутрь крохотного убежища троих странников. Ей словно хотелось взглянуть поближе на отчаянных беглецов, коснуться теплой плоти, ощутить биение сердец. Нечасто в эти края заглядывали люди.

Тьма казалась Михею осязаемой, живой. Спать получалось урывками, будто сон искромсали, смешав его с явью и жуткими воспоминаниями. Нет, больше никто не пытался напасть на них, не царапал стены дрезины, не грыз прутья решетки. Но пережитое минувшим вечером не давало уснуть. Мишка ненадолго проваливался в полусон, и ему то и дело чудились жуткие обитатели Смидовича. Парень видел, как они подкрадываются к дрезине, оплетают ее паутиной, силятся забраться внутрь. А потом из ночи выползало нечто огромное – с острыми клешнями и горящими глазами. И тогда Михей вздрагивал и просыпался, жадно глотая воздух, словно вынырнул из глубины. В ночи иногда рождались посторонние звуки – шелест сухой травы, хруст веток под лапами невидимых ночных обитателей. Один раз парня разбудил далекий заунывный вой, и он долго лежал с открытыми глазами, ожидая голодных гостей. Но темнота хранила свои тайны, и страх ненадолго отступал.

Заснуть казалось единственным спасением. Он думал, что хотя бы так сумеет забыться. Но как только сон смежал веки, парень снова видел последний взгляд Ваньки. До вчерашнего вечера смерть казалась далекой и чуждой – пока чудовище не метнулось из тьмы, забрав в мгновение ока товарища. Еще два дня назад на борту катера они радовались свободе и мечтали о будущем. А сегодня одним мечтателем стало меньше.

Промелькнули перед мысленным взором и родная деревня, и жизнь в комсомольской тюрьме, и побег. Неожиданно всплыл в памяти рассказ дяди Никиты про отца – сгинувшего в неизвестности, непохороненного. Парень вновь остро ощутил боль утраты. Друг Ромка остался там, в тюряге, попал в лапы костлявой так яро желавший жить Ванька в проклятом Смидовиче. А они сейчас будто застыли в безвременье и неизвестности. За плечами – смерть, впереди – чужой и опасный мир, километры пути по враждебной земле. И лишь слабая искра надежды теплилась в душе, несмотря ни на что.

Ближе к рассвету Михей, измотанный переживаниями, все же сумел отключиться. Когда он проснулся, робкий молочный свет разбавил темень ночи, и небо в проеме над головой посветлело. Утренняя прохлада забиралась под одежду, неприятно щекотала тело. Батя не спал – сидел у руля, погруженный в мысли. Завидев, что парень открыл глаза, он немного оживился.

– С добрым, Михал Саныч. Как спалось?

– Хреново, – пожаловался Михей. – Заснешь после такого.

– Сейчас развиднеется – дальше двинем, – подбодрил бригадир. – Утро вечера мудренее.

– Горючки много осталось?

– Не особо, – с досадой ответил Батя, – далеко не уедешь. Валерыч жлобился, царство ему небесное, а нам теперь расхлебывать.

– Да уж, – выдохнул Михей. – И Ванюхе тоже земля пухом. Ну и ночка.

– Я его потащил, – в сердцах выпалил бригадир. – Теперь не прощу себе. Спасти хотел, а вышло вон как…

– Слав, не вини себя, – выдохнул Михей. – Все виноваты. Чего уж тут. Кто же знал?

Помолчали, минутой тишины почтив погибшего друга. Светало быстро – дневной свет гнал ночь, проявлял краски окружающего мира. Батя растолкал Леху – тот недовольно замычал и разлепил веки.

– Лешка, подъем! Хорош дрыхнуть!

Эстет сел на полу. Лицо его, измятое и сонное, несло на себе печать страдания. Парень морщился и щурился – видимо, у него, как и у Михея, болела голова от недосыпа и вчерашних переживаний.

– Не выспался, блин. Будто палками били, – пожаловался Леха. – И башка чугунная.

– Да, сейчас бы нормально покемарить, пожрать по-человечески, сил набраться, – мечтательно отозвался Мишка.

– Про сон забудь, – покачал головой Батя. – А вот червяка заморить не мешало бы.

Вспомнив о еде, оживились. Перекусили запасами, что прихватили в деревне у беглых зэков. Позавтракав, бригадир принялся раскочегаривать мотор дрезины. Михея с Лехой знобило – утро выдалось прохладное.

Путешествие продолжалось. Теперь железнодорожные пути бежали по соседству с бывшей автодорогой. Впереди замаячила ржавая стальная вышка, а вдалеке угадывались унылые развалины – видимо, проезжали очередной населенный пункт. С башни сорвалась крупная птица, похожая на коршуна. Она принялась набирать высоту, ловя встречный поток воздуха. Тоскливый крик упал с неба, и Батя раздраженно дернул головой.

– Как бы беду не накликала, тварюга, – буркнул он. – Черт их разберет, может, они теперь на людей охотятся.

Рельсы и шпалы, зеленеющие массивы рощ да проплешины зарастающих бурьяном полей. Над головами – небрежными мазками рваные облака, наливающаяся краской голубизна неба. Справа мелькает за деревьями пунктир автотрассы. А впереди стелется до самого горизонта подернутая дымкой даль, пугающая и зовущая одновременно. Где-то там, за просторами чужого края – невероятно далекий дом.

На вчерашнее будто наложили негласное табу. Друзья винили себя в гибели товарища и не хотели говорить о смерти, словно боялись накликать ее снова. День потихоньку вступал в свои права, отодвигая мрачные думы и воспоминания, ободряя надеждами. При свете солнца чужой мир не выглядел таким пугающим, как в темноте. Видимо, ночные хищники попрятались по норам и чащобам, и после коршуна больше никто не попадался им на пути.

– Слав, как думаешь, надолго еще горючки хватит? – спросил Михей. Он понимал, что скоро придется спешиваться, и эта мысль тяготила его больше всего.

– Километров на пятьдесят, – ответил Батя, прикидывая. – Может, чуть больше. Вообще ни о чем.

– Мало, – недовольно покачал головой парень. – Лехе бы еще оружия достать. Когда пехом двинем – только на стволы надежда будет.