Чужая жизнь - Валерий Шмаев Страница 33

Какая-то гнида в сельсовете окапалась. Это так мать мальчишек обламывают, чтобы сговорчивее была. Раз старшину потащили второй раз, значит, больше у них никого нет. Эта гнида изучала психологию, а значит это образованная немецкая гнида. Пока пытают старшину, но через некоторое время старшина закончится и пытать начнут местных или тех, кого поймают в лесу. Женщину не будут трогать до упора. Пытать её будут обязательно, но значительно позже и не здесь. У местной гниды нет таких полномочий.

Вся остальная движуха на площади и в посёлке была обыденно обыкновенная: шарящиеся по площади и прилегающим переулкам немецкие солдаты, ковыряющиеся в машинах водилы и иногда проскакивающие знакомые мне полицаи. Четвёртого полицая я так за весь день и не увидел. Местные жители мелькали на видимом мне пространстве крайне редко. Видимо всё же лишнего желания пересекаться с оккупантами, ни у кого не возникало.

День тянулся крайне долго, но наконец, солнце потянулось за горизонт. Как я ни ломал весь день голову, другого выхода как внаглую попереться по деревне я не увидел. Одеты мы со Степаном в немецкий камуфляж и полную немецкую форму, так что я надеялся, что по нам сразу стрелять не начнут, но тут нам несказанно повезло.

К нашему убежищу подъехал грузовик, из него вылез тот самый четвёртый полицай, которого я видел рано утром и принялся сноровисто открывать склад. Кроме водилы и полицая из кузова грузовика выпрыгнули двое немцев, на что я сразу же сделал стойку как охотничья собака. Полицай сидел в кабине, а солдаты выпрыгнули из кузова. Понятно кого надо брать живым, тем более что немецкого языка мы не знаем. Такую удачу я упустить права не имел, поэтому командуя Степану жестами, я объяснил, что ему делать. Надеюсь, что он правильно меня понял.

Спрыгнули мы с левого торца невысокого, но длинного склада. Здесь же и забирались. Солдаты уже не торопясь, таскали в тёмный провал склада какие-то мешки, полицай шустрил внутри, а водила лениво, за всем этим наблюдал. Он-то первый у меня штыком в спину и получил. Выдернув штык, я спокойно шагнул в ворота, а Степан, перехватив водилу под руки, закинул его в кузов.

В полутьме я сориентировался почти сразу, тем более что оба немца вышли мне навстречу из-за невысокого, но сплошного стеллажа, откуда доносилось кряхтение полицая, кантовавшего принесённый мешок. Штык я держал обратным хватом в скрытой за правым бедром руке, и сразу немцы не чухнулись, а потом было поздно.

Взмах и белобрысый, долговязый немец, зажимая располосованное от уха до уха горло, рушится на колени. Второму досталось с разворота в глаз, и штык вошёл в голову почти до половины. Я и не знал, что так умею, но руки всё сделали сами. Штык я оставил в трупе и, придержав мешком оседающего солдата, опустил его на земляной пол.

Совсем тихо не получилось. Первый солдат, рухнув зацепил здоровую корзину с жестяными банками. Да и хрип умирающего человека, его дёргающиеся ноги, судорожные движения окровавленных ладоней, вырывающиеся из лёгких остатки воздуха вперемешку с бульканьем крови — это всё звуки незнакомые мирной полутьме продуктового склада. Поэтому медлить было нельзя. Четыре шага за стеллаж, где прямо мне навстречу двигается полицай, короткий тычок в солнечное сплетение правым кулаком недоумённо взирающему на меня человечку и тут же резкий крюк левой в подбородок. Полицая ударом отшвырнуло на мешки. Нокаут.

— Степан. Всё оружие покидай в кузов. Глянь что в мешках. Поищи продукты. Сложи штук восемь мешков у борта, может пули остановят. — Коротко, но властно приказал я.

Нечего напарнику лишнего прохлаждаться. Парень здоровый, ему такая работа как семечки. Сам вернулся к полицаю, сдёрнул с него тёмный гражданский пиджак, вытащил из галифе широкий командирский ремень с висящей кобурой с пистолетом и неплохим охотничьим ножом в простых кожаных ножнах и отложил его в сторону. Затем стянул полицаю сзади кисти куском верёвки и резко заехал приходящему в себя полицаю ногой в печень.

Нокаут оказался недолгим, видимо притворялся — ухватил я периферийным зрением, как полицай моргнул и сморщился. После чего подхватил предателя подмышки, дотащил его до торца стеллажа и прислонил к стеллажу спиной.

— Степан. Дай штык. — Так же коротко сказал я напарнику, появившемуся в воротах.

Степан подошёл к немцу и, выдернув штык, передал его мне рукояткой вперёд. Взяв штык обратным хватом левой рукой, правой я, сдавив полицаю гортань, вздёрнул тщедушное тело, поставив его на цыпочки так, что полицай не мог не то, что крикнуть, прошептать нормально и тут же приставил к горлу окровавленное лезвие, пронеся штык сначала мимо его глаз.

— Ответишь на мои вопросы, останешься жив. Слово даю. Моргни, если понял. Кивать не надо, порежешься. Отвечать шёпотом. Крикнешь, перережу глотку как немцу. — Полицай несколько раз хлопнул глазами.

— Соврёшь хотя бы раз, перережу горло. Шевельнёшься не по делу, зарежу как барана. Сколько пленников? — Полицай сдавленно прошептал.

— Двое.

— Кто?

— Баба и пограничник.

— Сколько часовых у пленников? Кто?

— Двое солдат днём, ночью четверо. — О как! Увеличили количество часовых после побега.

— Сколько полицаев в деревне кроме тебя?

— Четверо. — Ага, значит, одного я не видел.

— Кто старший у немцев? Имя? Звание? — Тут полицай запнулся, и я ни слова, не говоря и не меняя выражения своего лица, ухватил его правой рукой за висюльки и крепко сжал. Моментально покрасневший полицай попробовал чуть съёжиться, но упёрся подбородком в штык и встал обратно на цыпочки.

— Ты почему их так не любишь? Ещё раз запнешься, я тебе их отрежу и заставлю сожрать. Отвечать быстро.

— Гауптштурмфюрер СС Густав Брандт. — Понятно. И здесь без эсэсовцев не обошлись.

— Где он живёт? В сельсовете или напротив? — Надо же мне знать, куда в следующий раз гранаты закидывать.

— В сельсовете. Слева от входа, торцевая комната. — Чёрт, а мы в прошлый раз в дверь закинули.

Больше мне информатор был не нужен и я, отпустив и отшагнув от него на шаг, резко ударил полицая сбоку в челюсть. Полицай опять вырубился. Пусть пока поживёт и манекеном в грузовике поработает

— Степан. Вяжи его и ноги тоже, засунь кляп, нацепи на него кепку, надвинь её поглубже и посади урода спереди в кабину. Что у нас по хозяйству? — Степан ответил сразу.

— В мешках сахар, мука, рис и пшено. Много. Ящиков тридцать тушёнки и больше двух десятков разной консервированной рыбы. Я не разобрал что за рыба — не по-нашему на банках написано. Ещё есть картошка и пара бочек солёной рыбы — это наша. Весеннего засола. Три немецкие винтовки и ППД. Две немецкие гранаты. Бензина полбака. — Жрачка это хорошо, но доставить её к нам нереально. Всю. А вот немного может и получиться.

— Значит, делаем мы с тобой Стёпа так. Подъезжаем к сараю с пленниками. Сразу разворачиваешься и подаёшь задним бортом к входу. Ни на какие вопросы не отвечаешь и ни на что не отвлекаешься. Тупо и молча, крутишь баранку. Если кто подойдёт к кабине, разрешаю зарезать. Если нет, выходишь, как остановишься, но движок не глушишь. Режем часовых, забираем пленников и выезжаем из посёлка в направлении засады Ристо.