Нейтронный алхимик. Консолидация - Питер Гамильтон Страница 32

— Мнится мне, — заметил Титреано, — что многих достойных целей вы добились. Зависти достоин тот, кто родился в Норфолке.

— Некоторым людям такое положение не нравится, — заметила Луиза. — Но их немного.

Она опустила глаза и ласково улыбнулась Женевьеве, которая мирно дремала, положив голову ей на колени. Сестренку наконец-то убаюкало тихое покачивание кибитки.

Луиза пригладила локоны сестры — грязные, нечесаные. Отдельные прядки опалило и скрутило пламя во время пожара в конюшне. У миссис Чарлсворт от такого зрелища припадок бы случился. Дочерям помещиков полагалось во всякое время дня и ночи служить воплощением хороших манер, а дочерям Кавана — в особенности.

Воспоминание о старой няньке, о принесенной ею жертве грозило выпустить на волю так долго сдерживаемые слезы.

— Скажи уж ему тогда, и почему нашим диссидентам здесь не нравится, — подначила Кармита.

— Кому-кому?

— Членам Земельного союза, торговцам, попавшим в тюрьму за продажу лекарств, которую принимает за должное вся Конфедерация, всем земледельцам и прочим жертвам помещичьего класса, включая вашу покорную слугу.

Гнев, усталость и отчаяние боролись в мозгу Луизы, грозя подавить остатки здравого смысла. Она так устала, но должна была терпеть — ради Джен. Ради Джен и драгоценного ребенка. Увидит ли она Джошуа снова?

— Почему ты так говоришь? — устало произнесла она.

— Потому что это правда. Конечно, к ней Кавана не привыкли. Особенно от таких, как я.

— Я знаю, что мир несовершенен. Я не слепая. И не дура.

— Не-ет, зато вы хорошо усвоили, как цепляться за свои привилегии, свою власть. И куда это завело вас? Всю планету захватили, отняли у вас. Так что — не так вы мудры? Не так могучи?

— Это гнусная ложь.

— Да ну? Две недели назад ты проезжала мимо меня верхом, когда я гнула спину на розовых плантациях поместья. Тогда ты остановилась, чтобы со мной поболтать? Заметила ли меня вообще?

— Прошу, сударыни… — пробормотал Титреано. Ему было неуютно.

Но Луиза не могла оставить без ответа этот вызов, оскорбление, гнусную инсинуацию.

— А ты — ты просила меня остановиться? — огрызнулась она. — Ты хотела бы слышать, как я болтаю о вещах, которые дороги и близки мне? Или ты была слишком занята, глумясь над ними? Ты, со своей нищей праведностью! Если я богата, значит, я злодейка — так по-твоему выходит, верно?

— Твое семейство — точно! Ваши предки обеспечили себе власть конституцией диктатуры. Я родилась в дороге, на дороге же и умру — пусть, я не против. Но вы обрекли нас на дорогу по кругу. Она не ведет никуда — и это в эпоху, когда можно долететь до самого центра галактики! Вы сковали нас цепями прочней любой тюрьмы. Я никогда не увижу рассветов и закатов другой планеты.

— Ваши предки знали нашу конституцию, когда приезжали, и это их не остановило. Они видели только, что она даст вам свободу бродить по дорогам, как вы это делали всегда, но вы не можете бродить на Земле.

— Если это свобода, почему мы не можем покинуть планету?

— Да кто вам мешает — купите билет на звездолет!

— Ага, размечталась! Вся моя семья за один сезон сбора почек не заработает на один билетик. Вы ведь и экономику контролируете. Все к тому, чтобы мы не заработали больше жалких крох.

— Я не виновата, что вы не способны придумать себе работы, кроме сбора Слез. Кибитка у тебя есть — почему не торговать вразъезд? Или насадить свои розы. На сотнях островов осталась незанятая земля.

— Мы не владеем землей, потому что не хотим быть прикованы к ней.

— Именно! — завопила Луиза. — Только ваши глупые предрассудки вас и держат. Не мы, помещики. Зато нас можно винить в ваших несчастьях, потому что посмотреть правде в лицо у вас смелости не хватает. И не думайте, что это только ваша беда. Я тоже хочу повидать всю Конфедерацию. Я каждую ночь об этом мечтаю. Но меня на звездолет никто не пустит. Мне не позволят — а это куда хуже. Вы свою тюрьму построили, а я в своей родилась. Меня привязывает к этому миру мой долг. Я всю жизнь должна положить на благо этого острова.

— О да. Страдания благородных Кавана. Как я признательна! — Кармита ожгла Луизу взглядом, едва замечая прислушивающегося Титреано и не обращая внимания, куда рысит ее конек. — А скажите, юная мисс Кавана, сколько в вашей благородной семье у вас братьев и сестер?

— Братьев у меня нет. Только Женевьева.

— А что же незаконные? — промурлыкала Кармита. — Про них забыла?

— Незаконные? Не болтай ерунды. В нашем роду их нет.

— Как ты в этом уверена! — горько хохотнула романэ. — Ну еще бы — ты же выше нас всех. Ну а я знаю троих, и это только в моем роду. Моя двоюродная сестра прошлым летом одного доносила — славный такой мальчуган, весь в отца пошел. В твоего отца. Как видишь, для него это не только тяжкий труд… но и удовольствие. Побольше, чем он мог найти в постели твоей матери.

— Вранье! — крикнула Луиза. Ей было мерзко и стыдно.

— Да ну? Со мной он спал за день до того, как отправился с солдатами в Бостон. И уж конечно, не зря заплатил деньги — я девушка честная, не обманываю. Так что не говори мне о благородстве и великих жертвах. Твое семейство не больше чем титулованные разбойники.

Луиза опустила голову. Глаза Женевьевы были широко распахнуты, девочка моргала, ослепленная багровым сиянием. «Господи, только бы она не слышала», — взмолилась про себя Луиза.

Она обернулась к цыганке. Губы ее мелко подрагивали, и удержать их больше не было сил, не было сил и спорить. Этот день одержал победу — он избил ее, взял в плен родителей, захватил дом, сжег поместье, запугал сестру и погубил последнюю каплю счастья — золотые, сладкие воспоминания.

— Если ты хотела отомстить Кавана, — тихонько проговорила она, — если ты хотела довести меня своими россказнями до слез — ты своего добилась. Мне уже все равно. Но сестру мою пощади. Она слишком много сегодня пережила. Слишком много для ребенка. Пусть уйдет в кибитку, где твои обвинения не слышны. Пожалуйста.

Она хотела сказать еще много, так много, но дыхание перехватило, и слова застряли в горле. Луиза начала всхлипывать, злясь на себя, что показывает сестре неприличную слабость, — но так легко было позволить слезинкам течь.

Женевьева до боли стиснула сестру в объятьях.

— Ну не плачь, Луиза, не плачь. — Она надула губки. — Я тебя ненавижу! — бросила она Кармите.

— Надеюсь, теперь вы довольны, сударыня, — резко проговорил Титреано.

Кармита глянула на несчастных сестер, на жесткое, застывшее от омерзения лицо их попутчика, потом уронила вожжи и закрыла лицо руками. Ей было невыносимо стыдно.

Черт… вымещать собственный ужас на перепуганной шестнадцатилетней девчонке, ни одной живой душе не причинившей зла. Девчонке, которая рискнула собственной шкурой, чтобы предупредить ее об одержимых на ферме.