Галактический Консул - Евгений Филенко Страница 32

— Знаешь, Кратов, — лениво сказал Резник. — Не верю я в вашу затею.

— Это в какую же из моих затей? — выжидательно осведомился тот.

— Я имел в виду Единый Разум Галактики.

Кратов хмыкнул и ничего не ответил.

За последние дни он досыта наслушался таких или похожих речей. По правде говоря, дискуссии беспредельно утомили его. Все начиналось примерно одинаково. Астахов как бы между прочим замечал: «Орлы, а среди нас живой ксенолог…» После чего уходил играть в овербол либо же хватал под мышку первую подвернувшуюся девушку и со страшным рыком волок в воду. Зато все остальные, выдержав сколько доставало сил деликатную паузу, обрушивались на Кратова. Оканчивалось, впрочем, по-разному. Как правило, спорящие стороны расходились взаимно неудовлетворенные и сердито дулись друг на дружку, пока не возвращался Астахов и не мирил всех. Реже устанавливалось полное единодушие — обычно, в тех случаях, когда Кратову доставало аргументов и терпения. По вечерам, возвращаясь в Садовый Пояс, он с досадой выговаривал Астахову: «Знаешь, в каком гробу я видал такой отдых?..» Бия себя в перси, тот клялся никогда впредь, ни под каким предлогом не афишировать кратовской профессии. И при первом же удобном случае свою клятву преступал.

На сей раз компания подобралась небольшая и довольно пестрая.

Павел Резник, толстый и волосатый, разительно напоминающий повадками и внешностью доброго медведя из детской сказки, на реплику Астахова: «Соколики, а среди нас…» заявил: «Зато я медик, и очень хороший!» И, не произнеся более ни слова, уплыл с Астаховым на тот берег озера.

Бронзовокожий гигант и красавец Геша Ковалев оказался инструктором по атлетизму, о чем оповестил присутствующих с не меньшим достоинством. Знакомство с Кратовым он начал с того, что попросил его напрячь бицепс. «Рыхлота», — сказал Геша, потыкав пальцем в кратовские мускулы, и довольно захохотал. Он вообще много и не всегда к месту смеялся. Зато тело у него было замечательное. Должно быть, не раз он брал призы на конкурсах мужской красоты, когда там не требовалась демонстрация интеллекта.

При Геше состояла девушка, очевидно — только-только вошедшая в спелость, тоже примечательно яркая. Глянцево-белая кожа, короткие волосы цвета червонного золота, ультрамариновые очи, фигура мальчишки-подростка, увлеченного плаванием: плечи шире бедер и длинные, сразу от подмышек, ноги… «Марсель», — назвалась она и сделала книксен. Геша обращался к ней как Бог на душу положит: то «Машка», то «Марси», а иногда, похоже, и вовсе забывал ее имя. Марси не обижалась. Она скинула все, что на ней было, сорвала зеленый листик и прилепила на острый аккуратный носик, после чего улеглась на кратовской ковбойке и молча уставилась на того беззастенчивыми серьезными глазищами. «На мне что-то написано?» — осторожно спросил Кратов, чувствуя, что где-то глубоко под навеки непробиваемым галактическим загаром безудержно краснеет. Девица прыснула, а Геша снова захохотал во всю глотку и предложил побороться.

Но тут вернулись мокрые Астахов с Резником и плюхнулись на песок, надсадно дыша. Пока Геша, заливаясь смехом, излагал какой-то незатейливый анекдот, Кратов слушал, а Марси на него таращилась, братцы-медики пропыхтелись, слегка обсохли, и тут-то Резник не утерпел…

— А хочешь знать, почему не верю? — спросил он, так и не дождавшись кратовской реакции на свое заявление.

«Разумеется, не хочу!» — обреченно подумал Кратов.

— Хочу, — сказал он.

— Скучно это, вот почему.

— Скучно? — Кратов пожал плечами. — Ну что ж… Не ново. Я уже встречал такую позицию.

— Когда же? — ревниво осведомился Астахов, до этого момента развлекавшийся фокусами с камешками. — При мне говорили что угодно, только не такое. И что-де человек не дорос, и что-де мы пойдем другим путем, сиречь своим особенным, но про скуку впервые. Мы с Пашкой, может, всю ночь…

— Есть такая планета Амрита, — пояснил Кратов. — Однажды я имел там теоретический диспут с настоящим йогином.

— Я бывал на Амрите, — сообщил Геша. — Вот где тоска! И кто же выиграл?

— Ничья. Йогин был настоящий и убеждениям не поддавался. А мне уступать нельзя было. И в конечном итоге прав оказался все же я.

— Это тебе сам йогин сказал? — поинтересовался Астахов.

— Нет. События нас рассудили по справедливости… как мне кажется.

— Так какую же цель преследует формирование пресловутого Единого Разума Галактики? — вопросил Резник, будто обращаясь к обширной аудитории. — Обретение реального всемогущества в масштабах вселенной, не так ли?

— Ну, не только, — сказал Кратов. — Хотя и в том числе.

— И вы всерьез надеетесь его обрести?

— То, что мы сейчас, с нашей довольно невысокой колокольни почитаем за всемогущество, мы несомненно обретем. Вместе с вами, естественно. И, несомненно, нам снова не будет его доставать.

— Хорошо бы… Следует ли понимать так, что перед тектонами, да и перед тобой лично, стоит вполне конкретная задача, и все вы в той или иной степени представляете пути к ее решению?

— С моей стороны это было бы самонадеянно, — усмехнулся Кратов.

— А кто такие тектоны? — спросил Геша.

Марси обняла его за могучую шею и что-то зашептала на ухо. Гешино лицо понемногу просветлело.

— Но все течет, все изменяется, — продолжал Резник. — Вот минула какая-то тысяча лет, и нынешние тектоны умирают — не живут же они вечно! или просто удаляются на покой. На их место приходят, скажем, младотектоны, с иным пониманием задачи, которое на поверку может оказаться полным отсутствием такого понимания. И всемогущество объявляется достигнутым, а пангалактическая культура — построенной… Нет, это слишком банально! Пускай старотектоны здравствуют и благополучно добьются исполнения всех своих планов. Справедливости ради все же замечу, что тысячи лет должно хватить на полную биологическую конвергенцию и даже интеграцию…

— Да Бог с тобой, — сказал Кратов.

— Тут и миллиона лет маловато, — поддержал его Астахов, самозабвенно жонглируя камушками.

— Коллега ксенолог может недооценивать последние достижения прикладной генетики и управляемого антропогенеза, — строго произнес Резник. — А тебе, Степан, стыдно!

— Что такое антропогенез? — спросил Геша. — Машка, объясняй.

— Все я правильно оцениваю, — сказал Кратов. — А особенно социальную психологию человечества как метаэтноса.

— Конечно! — воскликнул Геша. — Ни я, ни дети мои не согласятся на то, чтобы какие-то там тектоны поставили жирный черный крест на античных канонах.