Степень превосходства - Юрий Соколов Страница 30

Сам Герман ничего похожего делать не собирался. Высадиться в разрешенном для отдыха районе не возбранялось никому: достаточно получить разрешение в СОЗ, а сотрудникам заповедника или научного центра «Тихая» – у своего непосредственного начальства. Герман, естественно, не собирался обращаться с просьбами к Заморышу. За разрешением на отстрел животных следовало обратиться в Управление по охране природы, но Герман решил не делать и этого. Чтобы пробить такое разрешение через бюрократию УОП, требовалось время, а времени они ему сами не оставили; относительно же разрешенных к отстрелу видов Герман все знал и сам. Все еще колеблясь, он связался с Клаусом Кнохеном, хотел попросить присмотреть за его территорией на время отсутствия и… И выложил ему все начистоту. Клаус хитро прищурился.

– Как это ты решился? – не без ехидства спросил он. – Делай, что считаешь нужным, и не думай ни о чем. Знаешь сколько народу успело поохотиться на Тихой без лицензии с тех пор, как Абдулла Шах ушел в отставку? Начальнички из УОП, миллионеры, шишки из правительства… Сами смотрители…

Герман с недоверием уставился на Клауса.

– Ну что ты на меня так смотришь? – возмутился тот. – Ничто человеческое нам не чуждо, а охрана природы на Тихой все равно пошла вразнос. Удивительно, как ты сам-то столько терпел, ты ведь серьезный любитель… Мы с Лобановым не раз хотели тебя пригласить, да не решались – ты ведь у нас такой принципиальный, аж тошно.

Теперь Герман уже просто рот разинул от изумления.

– Молчи, молчи уж лучше, – поморщился Клаус. – Собрался сделать это наконец, если не ради себя, то ради сына, так делай. А то я все жду, что у тебя вокруг головы засияет нимб святости…

Герман оторопело пялился на Клауса – тот не выдержал, заржал конем и отключился. Герман поворочал головой и тоже расхохотался. Вот черти! И кто – Олег с Клаусом! Отсмеявшись, мимоходом поразмыслил над тем, как быстро может измениться человек. Еще несколько дней назад такие новости о друзьях у него смеха не вызвали бы. Теперь же он просто подумал – интересно, а кто еще?..

Эвелин отнеслась к затее неодобрительно, однако она прекрасно понимала чувства мужа, и в каком он состоянии. Поэтому отговаривать не стала. Спросила только:

– Ты уверен, что правильно поступаешь? Относительно Эрика, я имею в виду. До сих пор ты старался привить ему совсем другие взгляды.

– Надо спросить самого Эрика, – сказал Герман. – Он давно хотел участвовать в сафари, и я обещал ему. Теперь, если не использовать этот шанс, у меня еще долго не будет случая выполнить обещание. Уверен, он все поймет правильно. А если решит отказаться, то не станет осуждать меня.

Эрик пришел в восторг и не подумал отказываться. Однако тут же спохватился и внимательно посмотрел на отца.

– Ты уверен, что тебе ничего за это не будет, па? – озабоченно спросил он. – У тебя и без того в последнее время полно неприятностей.

– И к сожалению, это наши общие неприятности, – сказал Герман. – Но никто не узнает. Знать будем только мы и Клаус Кнохен. Да и что мне могут сделать? Они уже все сделали. Даже если все откроется – ну, в крайнем случае, уберут из досье отметку о преимущественном праве трудоустройства на прежнее место. И что? Кризис закончится еще не завтра; когда будут восстанавливать рабочие места в СОЗ – неизвестно. И знаешь… – Герман на минуту задумался. – Если я и захочу в будущем работать смотрителем заповедника, то, наверно, не этого. Здесь все не так стало после ухода Шаха. При нем бы я ни при каких обстоятельствах не пошел на такое. Но мы и сейчас ничего особо плохого не совершим. Я сделаю в кассу добровольных пожертвований УОП анонимный взнос, равный стоимости лицензий, которые нам пришлось бы получить. Нарушение все равно останется нарушением, но так хоть совесть будет чиста.

Эвелин осталась на станции, а Герман с Эриком высадились в Восточном массиве. На второй день они устроили засидку у реки, соорудив помост в ветвях большого дерева, и через четыре часа Эрику удалось подстрелить пришедшего на водопой кабана. Он сам разделал тушу, и вечером, в дыме охотничьего костра и приятном запахе жареного мяса растворились последние сожаления Германа по поводу незаконной вылазки на планету. Эрик был счастлив. Кабан, естественно, не тянул на тот трофей, которым можно было бы гордиться, но ведь настоящая охота еще впереди. А кабан – проба сил и мясо на шашлык.

На двенадцатилетие Герман подарил сыну профессиональную винтовку «Гриф». Два года Эрик пользовался ею только в тире «Сектора-18» – наконец пришло время применить полученные навыки на практике. Плотность атмосферы Тихой и нужную силу тяжести без труда смоделировал бы киб-мастер на стенде тира, но мальчик непременно хотел освоить премудрость пристрелки оружия самостоятельно. В сотне метров от лагеря, на узкой длинной прогалине Эрик установил упор с зажимом для винтовки и расставил мишени. Герман тем временем связался с орбитой и переговорил с Клаусом и Эвелин, не забыв похвалиться первой добычей. С прогалины слышались выстрелы – сначала громкие и отчетливые, потом еле различимые ухом хлопки, когда Эрик прикрутил на дуло «Грифа» глушитель.

Герман уже завершил сеанс, когда услышал сначала крик, а следом глухой рев. Он подхватил свою винтовку и помчался к прогалине. Там, склоняясь над обезглавленным телом его сына, стоял огромный зверь, каких Герман никогда не видел на Тихой и вообще в жизни. Похожий на гигантского волка с огненно-красной шерстью, он выглядел настолько неестественно и ужасающе, что казался галлюцинацией. На беду Герман выскочил из леса слишком близко от него. Несмотря на это и шок от увиденного, он успел бы выстрелить, – но застыл на месте, потому что почти у его ног лежала голова Эрика, и он едва на нее не наступил. Герман пошатнулся, закричал, а зверь прыгнул и вцепился ему в горло, захватив заодно и нижнюю часть лица. Герман выронил винтовку, но ему удалось достать пистолет. Хищник трепал человека, словно пустой мешок, таская по земле, а Герман стрелял наугад, ничего не видя, кроме кровавой пелены перед глазами, и ничего не чувствуя, кроме раздирающей боли. Потом он потерял сознание. Зверь встряхнул его еще несколько раз, и вдруг, разжав челюсти, выпрямился и застыл над неподвижным телом в странной, напряженной позе. Постояв так с минуту, он огляделся и, потеряв к своим жертвам всякий интерес, двинулся в джунгли.