Живой проект - Дарья Еремина Страница 30

Петр мерил длинными шагами кухню. Михаил сидел на тумбе и курил, наблюдая за другом. Взгляд его был насмешлив и вызывающ. Казалось, он выжидает: ну скажи это снова, кровожадный мой друг. Петр не замечал этого взгляда, он не понимал спокойствия Михаила.

— Почему ты не хочешь просто его списать?! Ну не обязательно убивать, запри на станции, отключи от сети, пусть картошку чистит, — в голосе Петра прозвучала мольба.

— А Высоцкого как, Петь? Тоже пусть картошку чистит? — Михаил прогнозируемо оскалился.

— Да что тебе в нем, Миха? В чем смысл позволять им действовать?

Михаил на секунду задумался, говорить ли это другу или промолчать. Поднятый подбородок сказал Петру о решимости поделиться чем-то вызывающим и сокровенным.

— Мы делаем идеальных людей…  — почти как мантру, прошептал Михаил.

Петр отвернулся. В это время на кухню зашла экономка, заспанная и в домашнем халате.

— Доброе утро, — сказала она обоим, — что-нибудь приготовить?

— Доброе утро, Мария, — поздоровался Михаил и обратился к другу, — ты есть хочешь?

— Да, и ты тоже, — безапелляционно ответил Петр и встретил взгляд друга. Он не хотел есть, не чувствовал усталости, его переполняла энергия и он сдерживал себя, чтобы не ходить по помещению туда-сюда. Петр выдержал взгляд Михаила, лишь полагая, что в тусклом свете на таком расстоянии тот все равно не увидит его глаз. Михаил действительно не мог увидеть глаз друга, но по тому, как стойко Петр выдержал его взгляд, предположил, что друг этой ночью, наверняка проведенной «На холме», ничего особо сильного не принимал.

— Чего-нибудь, — усмехнулся хозяин и кивнул на выход. — Пошли в кабинет.

Прихватив с собой блок сигарет и чашку, Михаил пошел наверх. По пути он сунул свою ношу Петру и зашел в спальню одеться.

Когда Михаил вошел в кабинет, пойманный взгляд друга его не порадовал.

— Что ты имел в виду, когда процитировал лозунг LPI? — спросил зам.

— Отец не просто так посадил Александра на шестнадцатом. Я думаю, он хотел доказать, что этот лозунг — не пустой звук. У Александра появилась такая возможность. Сам он ее добился или с чьей-то помощью…  другой вопрос. В наше время крепкие управленцы, харизматичные лидеры, способные сдвигать пласты привычной повседневности и подминать под себя неудобные реалии — все равно, что динозавры — просто вымерли. Кажется, LPI собрал остатки людей, способных брать на себя ответственность и двигать дело. Мы будто измельчали. Мы пережили величайшую трагедию тысячелетия, и она в прямом смысле накрыла нас пеплом, из-под которого поднялись единицы. Мы должны были стать сильнее, увереннее, распрямить плечи и строить новый мир, как было в Советском Союзе. А вместо этого мы свернулись калачиком, попрятались в капсулы и ждем подачек, приказов, верных направлений. И если единственным вариантом станет направление Гото, приказом: «молчать», а подачкой — альтернативная реальность, — мы не выживем. Просто вымрем. Нам нужны люди из плоти и крови, которые в состоянии вести вперед и оперировать не понятием выживания собственной ДНК любой ценой, а чем-то большим. Да и если хоть этим! Даже род Александра — это полтора миллиона живых и дышащих индивидуальностей. Пусть людей, ограниченных функционалом, но даже физически способных на значительно большее, чем любой из обывателей в нашем окружении. Это люди, Петя. И придушить этот росток новой крови, пусть модифицированной, но человеческой ДНК, равно подписать нам смертный приговор. Я вижу деятельность Александра именно так.

Петр молчал. Михаил видел, что друг подбирает слова, пытается сформулировать свое мнение без мата и оскорблений и у него не получается. Лицо Кудасова выдавало такую внутреннюю активность, что казалось, он взорвется, не высказав свои мысли в максимально жесткой форме.

— Я - не ты, Мих. Мне на твою идеологию глубоко наплевать. Я хочу, чтобы ты сохранил свое дело и свое место. Хочу, чтобы ты был самим собой и был счастлив. Если ты потеряешь то, что имеешь сейчас…  я не представляю, что с тобой будет. Ты открытки подписываешь «LPI», — проговорил Петр тихо, почти умоляюще, — куда ты сунешь свои амбиции, если потеряешь компанию? Я могу взять это на себя. Если избавить LPI от грозящих ей…  беспокойств ценой жизни одного живого проекта и спятившего старика для тебя слабость, то пусть слабым буду я.

— Петь, мне всегда нравилась твоя способность отфильтровывать из всей ценной информации только ту часть, на которую ты можешь повлиять. Спасибо, что открыл мне глаза: я даже не подозревал, сколь низкого ты обо мне мнения. По твоему, без корпорации я никто? Подпишешься под этим?

Петр выдержал взгляд друга и скривил губы.

— Я не хочу проверять это на практике, — ответил он, — потонешь ты, потону и я. Поэтому эти глупые игры считаю неуместными. Речь о деле твоего отца, о твоем положении и состоянии. О твоем, а значит и о моем.

— Без корпорации я — никто? — снова спросил Михаил, глядя на друга исподлобья. Взгляд и тон были угрожающими, но вполне Петру привычными.

Зам скривился в мучительной улыбке:

— Мы будем ссориться из-за этого?

— Тебе придется ответить.

— Что тебе даст мой ответ?

Михаил ждал, крутя в пальцах сигарету. Он не смотрел на Петра, но тому не было от этого легче.

— Мне можешь не отвечать, — сказал Михаил, закуривая. — Ответь себе. Чего ты больше боишься: потерять свое место или друга?

Петр встрепенулся и уставился на собеседника. Потом как-то обмяк, вся его длинная фигура скособочилась в кресле, будто каждый мускул мужчины устал и даже скелет стал мягким.

— Зачем все это, Мих? — спросил он глухо. — Ты хочешь указать на мое место? Я его знаю. Если бы я не уважал и не любил тебя, да ноги моей не было рядом, — Петр помолчал и вздохнул. — Нет, Мих, я не считаю, что без корпорации ты никто. Хотя мне трудно представить другую компанию, которая была бы способа предоставить плацдарм для реализации твоих амбиций. Это я и имел в виду, — он сделал паузу, Михаил курил молча, не перебивая. — Что касается выбора, то ты его знаешь. Я делал его ни единожды. И он по-прежнему однозначен.

Михаил кивнул. Петр не заметил этого, глядя на мыски своих туфель и монотонно продолжая.

— Мы имеем на это полное право, Мих, в том числе и моральное, если уж для тебя это так важно. И если ты не хочешь мараться, я организую все сам.

— Петь, — Михаил подождал, пока тот поднимет взгляд, — ты никогда не задумывался, почему я держу тебя рядом с собой?

— Нет. Никогда не искал причин нашей дружбы.

Михаил неожиданно улыбнулся: ему понравился этот выпад. Впрочем, улыбка была недолгой.

— Думаю, настало время задуматься, в таком случае. Только одному человеку на земле я позволяю заботиться о себе. И это моя мама, Петя, не ты. Для остальных «нет» значит «нет», а не «думайте сами» или «действуйте в соответствии со своими понятиями». Раньше мне не приходилось сомневаться в том, что ты это понимаешь.