Ретенция - Илья Мартынов Страница 30

– Знаете, Трэй, – внезапно обращается ко мне Альбертине, – технология, которую вы изобрели, она ведь почти революционная. Как вам это удалось?

Она смотрит на меня лукаво. Я пытаюсь понять по её широкому раскрасневшемуся лицу, насколько она пьяна и стоит ли воспринимать сказанное всерьёз.

– Спасибо, но вообще-то я лишь доработал ее, – отвечаю я, смущённо поджимая губы.

– Нет, в самом деле, вы не просто доработали, вы довели её до рабочего состояния. Это ведь главное, не так ли?

– Возможно. У меня не было другого выбора.

– Выбор есть всегда! – внезапно в разговор встревает изрядно подвыпивший Пош.

– Котик, угомонись, дай мне поговорить с молодёжью, – Альбертине берёт Поша за руку и смотрит ему в глаза с глуповатым выражением лица. Вот откуда Кристини взяла эту гримасу. Видеть ее на лице дочери – ещё куда ни шло, но Альбертине выглядит странно. Мне всегда она казалась достаточно благоразумной женщиной. Такое ощущение, будто она просто прибалдела от этого Поша. Тьфу. Судя по тому, как она обращается с Пошем, они, вероятно, не просто хорошие приятели, их связывает нечто гораздо большее. Мне хочется хихикнуть, и я едва себя сдерживаю. Пош начинает крениться в сторону. Альбертине встаёт из-за стола и куда-то уводит его из гостиной. Через несколько минут она возвращается, ее лицо залито краской. Молодой человек вскакивает и помогает ей усесться на стул.

– Извините, алкоголь – дело тонкое, – говорит она, явно опьяневшим голосом.

Краснеет она, но мне отчего-то становится неуютно, и все остальные отводят взгляды.

– Давайте десерты! – вопит Кристини. Все оживляются.

– А знаете, Трэй, я ведь знала вашу мать Мелиссию, – выпаливает внезапно Альбертине.

Кристини распахивает глаза и таращится на свою мать. Затем переводит взгляд на меня. Я смотрю в её тёмно-карие глаза и вижу сходство с глазами её матери. Даже едва смугловатый цвет кожи тоже выдаёт родство.

– Да? – спрашиваю я. – Не знал.

– Да. Я знала её ещё в те времена, когда сама была примерно в твоём возрасте.

– Мама, ты мне этого не рассказывала, – с раскрытым ртом удивлённо почти пищит Кристини.

– Я тебе много чего не рассказывала, дочка.

– А откуда вы её знали? – я не выдерживаю и задаю вопрос. Моему изумлению нет предела.

– Она начинала работать в новой администрации Мингалоса, но долго не продержалась и ушла. У меня на мгновенье ёкает сердце: «Мама работала в администрации города! А сейчас варит суп в школе! Я ничего не знаю о своей матери!»

– А почему? – придумать вопрос поумнее мне не удается.

– Она была молода, строптива и принципиальна. Неужели она вам ничего не рассказывала об этом?

– Нет. Совершенно ничего.

– Впрочем, это неудивительно, она всегда была скрытна. Я тогда сама только пришла работать в администрацию. Мы какое-то время немного дружили, потом у неё случился роман с твоим отцом. Она тебе об этом тоже ничего не рассказывала?

– Ээ, нет… Она только сказала, что он ушёл, давно…

Альбертине с прищуром смотрит в мою сторону. Скажет ли она что-нибудь особенное про моего отца? Я ведь почти не знаю его.

– А чем она сейчас занимается? – Альбертине резко меняет тему, словно не желая развивать сказанное.

– Она… – я чешу затылок. Почему-то он и правда чешется. Мне немного стыдно говорить, кем работает моя мать, особенно здесь. На окраине я никогда не стеснялся, но в этой роскошной гостиной мне как-то не по себе.

– Она повар в школе, – наконец выговариваю я.

– Вот почему Кристини не смогла найти с ней общий язык. Не смогли две женщины договориться о еде, – отшучивается Альбертине. – Кристини, тебе, быть может, стоит поучиться готовке у мамы Трэя? Ты сама и яичницу не разобьёшь.

Искренне ли она смеётся? Таких женщин сложно понять. Они настолько профессионально деформированы своим высоким положением, что, скорее, похожи на хамелеонов, чем на людей.

– Тьфу ты, мама, перестань, – краснея, произносит Кристини. Её подруги заливаются смехом.

– Давайте выпьем за маму Трэя, подарившую миру такого замечательного сына! Поднимем бокалы! Урра!

Моя рука тянется к центру стола. Но мне так хочется провалиться сквозь пол в какую-нибудь бездонную яму. Я представляю, как сижу в темноте, высунув на свет лишь руку с зажатым в пальцах бокалом.

В тот вечер Кристини явно осталась недовольной. Ещё нет семи, когда мы прощаемся у лифта. Она даже не обнимает меня, просто разворачивается и уходит. Я тихо бреду в сторону дома и мысли о том, что Альбертине знала моих родителей в молодости, не покидают моей головы. Они измываются надо мной, скребут череп изнутри, не дают покоя. Внезапно мне на ум приходит мысль, что Мингалос на самом деле маленький город, почти как деревня, в которой все друг друга знают.