Отчуждение - Сергей Самаров Страница 3

Три сбитых российских самолета – это уже серьезное дело. Бывает, страны несут потери в авиационном парке во время войн. Но даже в условиях боевых действий одновременная потеря трех самолетов – это нонсенс, это – чрезвычайная ситуация, которая никогда не остается без ответа. Хотя говорить об ответе, когда даже неизвестно, кто эти самолеты сбил, просто смешно. Тем не менее, они загорелись не сами по себе. Я видел, в каком состоянии иногда возвращаются из боя штурмовики. Их металлическое тело бывает просто истерзано пулеметными очередями. Висят куски обшивки, чудом не оторвавшиеся в полете. Но эти самолеты, показывая свои скелеты, все же не горели. А здесь я отчетливо видел, что самолеты от соприкосновения с лучом вспыхивали. У двух загорелись крылья, одно, кажется, правое, второе – левое. У третьего полыхнул ярким пламенем стабилизатор. Конечно, мне издали трудно было рассмотреть и увидеть все. Но мне показалось, что при горении самолетов летели в стороны огненные брызги. Это бывает, когда горит магний, алюминий или алюминиевые сплавы. Видимо, лучи давали чрезвычайно высокую температуру. Хотя для плавления алюминия высокая температура и не нужна. Кажется, что-то около шестидесяти градусов. Там, главное, прожечь тонкую поверхностную окисную пленку. Но горели самолеты ярко. При этом у меня создалось впечатление, что убийственный луч был абсолютно прицельным. Он попадал в то же крыло в своей крайней, окончательной точке, и не пролетал ниже самого крыла. Это говорило, одновременно, и о том, что существу, которое лучами управляло, ничего не стоило попасть в кабину пилотов, чтобы их уничтожить. Но к кабинам луч даже не приближался. Ни белый, слегка серебрящийся, ни фиолетовый. Всем шестерым летчикам, трем командирам и трем штурманам, была предоставлена возможность катапультироваться, и спастись. Хотя слово «спастись» здесь не вполне уместно. До спасения летчиков еще далеко. Их следует найти и вывести. Иначе они могут и просто пропасть в горах – они же не спецназовцы, и не имеют нашей подготовки. Они могут нарваться на банду.

Об этом обо всем требовалось доложить командованию. Если раньше, когда дрались между собой два непонятных металлических существа, я сразу подумал, как воспримут мой доклад у нас в штабе сводного отряда, где обязательно поинтересуются, пил я или же какие-то таблетки глотал, поскольку знают, что я не курящий. То теперь мой доклад должны воспринять всерьез.

Я положил руку на коммуникатор «Стрелец» ^[1], отключил внутреннюю связь, и послал вызов начальнику штаба сводного отряда спецназа ГРУ.

– Слушаю, дежурный по узлу связи подполковник Овчинников, – ответили мне почти сразу.

– Корреспондент «Семьсот сорок первый». Есть необходимость поговорить с корреспондентом «Сто пятнадцать». Срочно!

Я позволил себе повысить голос, хотя знаю, что дежурный по узлу связи, даже если он себя не называет, обычно старший офицер. Это не было неуважением к армейской субординации. Просто я пользовался тем, что скрываю свое звание за анонимным номером корреспондента, и просил себе первоочередности.

– Пару секунд. Соединяю.

– Слушаю тебя, Власаныч, – мое имя-отчество – Владимир Александрович – считается почему-то труднопроизносимым, и у нас в бригаде старшие офицеры зовут меня одним словом – Власаныч. Начальник штаба сводного отряда спецназа ГРУ майор Ларионов не из нашей бригады, но откуда-то знает это сокращение. Впрочем, наверное, он знакомился с офицерами сводного отряда не только по стандартным, мало что говорящим характеристикам, но и созванивался, например, с комбатом или с начальником штаба батальона, интересовался мнением и возможностями.

Но я человек не обидчивый. Меня как ни зови, я останусь неизменно прежним. Значит, и переживать от такого коверкания имени не стоит.

– Товарищ майор. У нас тут странное «ЧП» в небе произошло. Не знаю даже, как доложить. Только очень прошу воспринять всерьез. Я сегодня не пил, и наркотой не баловался. Не только сегодня, а вообще никогда. И весь взвод это видел.

– Странные «ЧП», Власаныч, – майору, кажется, нравилось произносить это странное сочетание имени и отчества, – произошли не только в небе над тобой. Эти «ЧП» наблюдались над целыми районами Дагестана и Чечни, и, как говорят данные радиолокации, над территорией Грузии тоже. И вся армия на ушах стоит. Если, конечно, ты имеешь ввиду воздушный бой инопланетных космических флотов. Пока это именно так трактуется, хотя никто не знает точно, что это было такое. Наша авиация пытается разобраться. ПВО пыталось послать три ракеты на поражение, но ракеты были сбиты какими-то лучами из неоткуда.

– Точно так же, как самолеты, товарищ майор. Летело три СУ-30CМ. Луч вылетел из пустого места, потом еще два луча. Два были белого цвета, один фиолетового. Все три самолета загорелись. Летчики катапультировались. В настоящий момент вижу их парашюты. Спускаются. И вот ломаю голову – свою задачу выполнять или летчиков спасать.

– Это новость. Про сбитые самолеты я не знал. И по телевидению ничего не сказали.

– Я снял на видео и инопланетян, если это инопланетяне, и самолеты, и лучи, что их сбили, и парашюты. Сейчас отправлю вам сюжет. Одна просьба.

– Слушаю.

– Если отправите сюжет на телевидение, пусть не указывают авторство. Можете себя автором назвать.

– От алиментов что ли прячешься?

– Можно и так вопрос поставить, – не стал я откровенничать, но из-за заботы о своей семье оставаясь настойчивым в желании сохранить сугубую анонимность. – Тем не менее, это серьезная просьба.

– Ладно. Высылай. Просьбу учту. А что у тебя с основным заданием? Добрался до Арсамакова? У тебя же, кажется, все данные были, и времени хватало.

– В том-то и дело, товарищ майор, что во время боя, когда мы половину банды уже уничтожили, над нами развернулась эта картина. Бандиты воспользовались моментом, когда мы на сто процентов отвлеклись, и ушли в скальный лабиринт. Сейчас будем искать варианты обхода.