Шпага мастера - Сергей Мишенев Страница 3

Пьер, казалось, стушевался под таким напором аргументов, однако его поддержал еще один собеседник. Маэстро Дижон не видел его из-за балюстрады, но по голосу догадался – это был Ромэн, маленький, разнообразный, совершенно лысый и необычайно быстрый боец.

– Нельзя все на свете измерять войной. Прикладная ценность нашего искусства проявляется не только на войне, но и в поединках чести.

– В поединках чести! – патетично воскликнул офицер. – О, господи! Да где ты последний раз видел поединок чести?

– Их видят не очень часто, потому что дуэль является интимным процессом. Мы не видим дуэли, но мы знаем о них, они были, есть и будут!

– Так ведь и дуэли все чаще проводят на пистолетах! Милое дело – раз, и готово! И ведь сколько способов, господа, сколько способов! Слышали ли вы про американскую дуэль? Это когда противники охотятся друг на друга, как дикие звери, но только с револьверами! А дуэль через платок? А дуэль с использованием одного пистолета? Это когда в барабане только один патрон, а противники стреляют сами в себя по очереди. Или вот такая русская игра, называется «рулетка»… Кстати, очень бодрит!

– Это смотря кто дуэлирует, – понизил голос Ромэн и сделал шаг вперед. Теперь маэстро мог его видеть: маленький, сжатый как пружина, энергичный красавец. – Я слышал, что у вас в России предпочитают пистолеты, а у нас…

– Смотря кто дуэлирует? Да ведь почти никто! Почти никто – вот что я вам скажу! – офицер практически торжествовал. – Девятнадцатый век со всеми своими сословными предрассудками, как-никак, миновал!

Филипп поморщился и отошел от балюстрады. Ему приходилось выдерживать подобные споры сотни раз и в нынешнем двадцатом, и в прошедшем девятнадцатом веке. Он-то в таких спорах побеждал неизменно, используя логику, энергию, напор, а то и угрозы физической расправы с оппонентом. Однако сам при этом понимал: времена, когда благородное искусство фехтования не вызывало лишних вопросов, прошли.

* * *

Июнь 1907 года выдался особенно теплым. А в маленьких городках тепло раннего лета ощущается по-особому. Маэстро Филипп Дижон решительными размашистыми шагами двигался по улице Святого Антония в северном направлении – туда, где располагался наиболее фешенебельный район городка. Там, недалеко от рыночной площади, нелепое сплетение нескольких улиц образовывало перекресток с пятью углами. На одном из этих углов располагался довольно большой итальянский ресторан, в котором маэстро обедал настолько часто, что уже давно почитал его своей собственностью. Благодаря оригинальной географии этого местечка, ресторан так и назывался: «Пятый угол».

Не замечая прохожих, одетых по случаю теплой погоды особенно нарядно, проигнорировав настойчивый гудок черного, сверкающего на солнце «Панар и Левассо», принадлежавшего президенту местной торговой гильдии, он сосредоточенно хмурил брови и вызывающе громко цокал своей тростью, в которой, по слухам, был спрятан клинок из старинной индийской стали.

От собственных мыслей его на мгновение отвлек лишь звонкий крик мальчишки-газетчика:

– Конференция в Гааге! Война и человеколюбие!

Однако Филипп даже не повернулся, отметив лишь, что нужно будет повнимательнее ознакомиться с этим свежим выпуском в ресторане. Ловко сбив тростью жирного шмеля, который намеревался спикировать ему прямо на голову, маэстро пересек последнюю улицу и зашел в большую застекленную дверь.

Официант радостно бросился навстречу:

– Маэстро, добро пожаловать! А у нас как раз свежие креветки в белом вине, не желаете ли попробовать?

– И кофе, как обычно, – буркнул Филипп, устраиваясь на лучшем месте возле большого окна. Несколько лет назад, по требованию маэстро, владелец ресторана соскоблил с этого окна пеструю рекламную надпись, гласившую что-то о спагетти и лазанье, и теперь открывающуюся отсюда перспективу ничто не загораживало.

Как и предполагал маэстро, на столике его ждал аккуратно сложенный свежий выпуск газеты. Заголовок на первой странице подтвердил слова уличного газетчика: «Четвертая конференция в Гааге». Далее следовал текст, снабженный фотографией: в большой зале, за огромным овальным столом солидные седовласые мужчины внимают председательствующему – такому же седому мужчине, с красивой пророческой бородой, разделенной надвое. Подпись под фото поясняла: председатель конференции, первый уполномоченный российской делегации, российский посол в Париже, действительный тайный советник Александр Иванович Нелидов.

Маэстро пробежал текст глазами. В целом речь шла об ограничении прав воюющих сторон в области применения средств поражения. Тема показалась Филиппу интересной, и он по привычке принялся выискивать глазами какое-нибудь упоминание об искусстве фехтования на войне. Просмотрев описание тринадцати принятых конвенций: об использовании ядов, о применении боеприпасов, созданных с целью причинить излишние страдания, об ударах по незащищенным городам, о запрещении метания снарядов и взрывчатых веществ с воздушных шаров и т. п., – он раздраженно отбросил газету. На память невольно пришел вчерашний спор приезжего русского офицера с Пьером и Ромэном.

«Может, просто выгнать этого поклонника спорта из школы?» – мелькнула малодушная мысль. Но маэстро тут же одернул себя – в этом не было бы никакого смысла, а офицер – как бишь его… Серж, кажется… – ученик платежеспособный и занимается исправно. Он приехал в Керкиньян меньше месяца назад, по каким-то своим делам. Веселый, шумный, с замашками опереточного гусара, но в бою упорный и злой. Интересно, что в первый раз маэстро увидел его не в зале, а как раз здесь, в «Пятом угле». В тот день, зайдя в ресторан, Филипп вынужден был наблюдать отвратительную картину: собрав возле себя трех девиц легкомысленного вида, незнакомый офицер с закрученными усишками стоял прямо на столе и шумно пил водку с клинка сабли.

«Пожалуй, испорчу ему ближайший урок. В назидательных целях», – подумал Филипп, нетерпеливо посмотрел в окно и, наконец, увидел того, ради кого он сегодня пришел в этот ресторан. В направлении пятиугольного перекрестка неспешно двигался человек в сутане священника. Несмотря на странное внешнее сходство с маэстро Дижоном, внутренне этот человек заметно отличался от Филиппа. По крайней мере – в эту минуту. Его округлое лицо излучало довольство и миролюбие, и лишь в глазах то и дело мелькала искорка, совершенно не свойственная служителю культа. Искорка любопытства.

Во всяком случае, священник не прошел мимо газетчика, а приобрел у него свежий выпуск и даже остановился на минуту, чтобы о чем-то с ним побеседовать. Наблюдая эту сцену из своего окна, Филипп Дижон даже ногой топнул в нетерпении. «Вот ведь, святоша, – подумал он, – знает же, что я жду его, но совершенно не торопится!»

Наконец, священник отпустил мальчика, благословив его на прощание, и только тут, как показалось, заметил Филиппа, который, прильнув к самому стеклу, всем своим видом выражал нетерпение.

* * *

Заведение принадлежало семье итальянцев, поселившихся в Керкиньяне много лет назад. Его внутренняя обстановка вполне соответствовала вкусам маэстро Дижона. Просторное помещение с очень большими, по современной моде, окнами, освещалось электрическими хрустальными люстрами, придавая всему пространству ощущение какой-то театральности. Расстояние между столиками позволяло беседовать, не опасаясь, что соседи окажутся невольными слушателями или, того хуже, захотят присоединиться к общению. Мебель, подобранная в модном стиле модерн, в том числе – изящные венские стулья, была выкрашена в авангардный молочно-белый цвет, сияя необычайной чистотой и новизной. Особенно выигрышно столы и стулья смотрелись на фоне темного пола, который был покрыт еще одним модным достижением современности – толстым бесшовным линолеумом.