Свита мертвого бога - Владислав Гончаров Страница 3

Джарвис был абсолютно не знаком с городком и понятия не имел, где искать постоялый двор или иное место ночлега. Однако опыт путешественника подсказывал, что в прибрежных городах заведения подобного рода, как правило, располагаются недалеко от воды, в районе набережной или порта. К тому же с холма принц разглядел, что большинство улиц радиально стягивается к большой площади, расположенной довольно близко от реки, а на самой площади имеется большое здание, увенчанное шпилем с позолотой – то ли культовое сооружение, то ли городская управа, архитектура этих зданий была в Лаумаре сходной. Так что самым разумным было держать направление на шпиль, а достигнув площади, начать задавать вопросы местным жителям.

Джарвис проехал по улице какое-то расстояние и вдруг с изумлением осознал, что вокруг него уже более чем достаточно тех, кому можно задавать вопросы, мало того, все они движутся в том же направлении, что и он сам. И это невзирая на довольно поздний час и почти полное отсутствие уличного освещения!

Приглядевшись к местным повнимательнее, Джарвис отметил: большая их часть одета в то, что считается в Лаумаре праздничными нарядами – мужчины в темные кафтаны с яркими шейными платками, женщины в черно-белые или бело-синие одеяния с разноцветной богатой вышивкой и кружевные наколки. При этом начисто отсутствовали иные признаки, характерные для праздника – ни у кого в руках не было первых весенних цветов, не слышалось песен или других громких проявлений веселья. Впрочем, напомнил себе Джарвис, лаумарское благочестие требовало сдержанности в выражении любых чувств. Даже пять или шесть детей, влекомых за руки родителями, имели вид чинный и весьма серьезный, видимо, осознавая всю важность и значимость предстоящего события. Джарвис был заинтригован не на шутку.

Чем меньше оставалось до золотого шпиля, тем плотнее делалась толпа. Правда, всадник с длинным мечом вроде бы вызывал у местных некий минимум почтения, потому что до сих пор принц продвигался вперед без особого труда.

Наконец улица вынесла его на площадь, до краев заполненную народом. Здание со шпилем все-таки оказалось храмом, сурово взирающим узкими провалами окон на толпу у своего подножия. Высота и массивность каменных стен внушали невольное уважение и заставляли предположить, что изначально – очень давно – храм возводился в старовайлэзской традиции, был посвящен Единому Отцу и лишь совсем недавно подвергся легкой перестройке. На эту же мысль наводило и почти полное отсутствие украшений, кроме разве что жутких зверюг, больше всего похожих на крылатых крокодилов, скаливших клыки по углам портала (Джарвис припомнил, что в Вайлэзии этих очаровательных тварей зовут «gargol»). Да еще вдоль карниза шел странный ряд хрустальных шаров, доселе встречавшийся принцу лишь на кафедральном соборе Кильседа. Шпиль, служивший ориентиром для Джарвиса, пламенел в последних лучах солнца, и это создавало пронзительный контраст с полумраком площади, накрытой тенью величественного здания.

То, что творилось у стен древнего храма, подозрительно напоминало подготовку к публичной казни. Перед главными вратами высился помост, затянутый багрянцем, из середины которого торчал толстый столб. Вокруг прохаживалась пара дородных мужчин в черных с красным одеяниях – очевидно, должностные лица. На багрянце тут и там темнели влажные пятна – похоже, помост был основательно полит водой.

Толпа все сгущалась, уже затрудняя движение конного. Джарвис натянул поводья и как можно вежливее обратился к одному из лаумарцев – бюргеру с осанкой и выправкой, выдающими знакомство с военной службой:

– Скажите, почтеннейший, что здесь будет происходить?

Бюргер обернулся к Джарвису и смерил его внимательным взглядом – высокомерным и полным уверенности в себе, невзирая даже на то, что он был брошен снизу вверх. Эта лаумарская манера каждый раз решать, достойно ли порождение Хаоса хотя бы ответа на свой вопрос, всегда выводила принца из себя. «Потерпи! – сказал он сам себе. – Уже недолго осталось…»

– Здесь, в присутствии самого владыки Кильседа, будет свершен обряд сожжения ведьмы ради очищения города от скверны и нечистоты, в кои ввергло его присутствие демонских сил! – прозвучал наконец ответ. – Если чужестранец решил лицезреть это аутодафе, сие служит к его чести, кем бы он ни был.

Джарвис не ожидал от местного не только столь явно выраженной благосклонности, но даже простой общительности, а потому решил использовать удачу до конца:

– А не просветите ли меня, почтеннейший, что это за ведьма и в каких преступлениях ее обвиняют?

Лицо бюргера сразу же приобрело назидательный вид:

– Запомните, чужестранец – если доказано, что женщина ведьма, ее уже нет нужды обвинять в чем-то еще! Суд матери нашей Церкви именем блаженного Мешнека лишь оглашает вердикт Святого Дознания и передает отступницу от пути Господа в руки городских властей для милостивого умерщвления без пролития крови…

– И все же какое деяние навлекло на ведьму столь суровую кару? – снова попытался уточнить Джарвис.

Назидательность на лице лаумарца изрядно разбавилась недовольством.

– Любая ведьма является ведьмой в силу того, что сошлась с Повелителем Хаоса, продала ему тело и душу, а взамен получила ведовское могущество. В глазах Господа и матери-Церкви это само по себе является преступлением. Самое суровое воздаяние за него будет только справедливым! – в подтверждение серьезности своих слов бюргер тряхнул окладистой лопатообразной бородой. Из бороды посыпался песок.

– Тогда почему столь важное деяние производится в столь позднее время? – поинтересовался Джарвис. – Не лучше ли было осуществить его днем, при свете солнца?

– Зимой или в середине лета было бы так, – снисходительно бросил горожанин, слегка оттаяв. – Но сейчас весна, а весенний день год кормит. Не посеянное сегодня не взойдет послезавтра. А лицезреть столь благочестивое действо стремится каждый.

– Спасибо, почтеннейший. Прошу у вас прощения за отнятое время, – полностью ошеломленный лаумарской логикой, Джарвис постарался произнести это как можно более кротко. Затем, дав лошади шенкеля, он отъехал в сторону – ближе к домам люди теснились не столь плотно, а с лошади вид на помост был хорош из любой точки.

Над площадью повисло мрачное напряжение – толпа, как серебряный меналийский тигр, ждала, когда жертву бросят ей на забаву. Ни огонька – ни в самой толпе, ни в окнах домов на площади, за которыми тоже ощущалось присутствие нетерпеливых наблюдателей. Лишь последний луч солнца одиноко горел на позолоченном шпиле.

Мало-помалу напряжение передалось и Джарвису – сначала как неясное ощущение нависающей угрозы, как вибрация незримой мощи, пронизывающей толпу. В какой-то момент оно стало почти материальным, протяни руку – коснешься… А затем клинок на боку у принца ответил на эту вибрацию едва уловимой дрожью принюхивающегося пса, который предвкушает добрую драку.

Джарвис закусил губу. В последний раз меч Индессы вел себя чуть больше года назад, на Анатаормине, когда целая орава черных жрецов с пением боевых заклятий перла на них с Сонкайлем, приняв их за расхитителей гробниц (каковыми они, по сути, и являлись). И не кончилось это тогда абсолютно ничем хорошим…