Я пришел взорвать мир - Владислав Выставной Страница 3

– И попадал, что характерно, – добавил Михей. – Что, с тобой, Гордей? Приснилось что-то?

– Меня зовут Гор, – стараясь говорить размеренно, произнес Гор. – Гор Дэй.

– Ну, – кивнул Михей и снова хлебнул своего пойла из фляги. – Это мы знаем, так же, как и твою фамилию…

– Дэй – это и есть моя фамилия, – упрямо продолжал Гор. – Правильнее – родовое имя…

– Как скажешь, Гордей, – согласился Михей. – Главное – постарайся уснуть. А то ведь завтра нам…

Михей странно хихикнул.

– …снова, может, придется стрелять в людей. И лучше бы нам попадать точнее. Чтобы они потом вместо нас с тобой от бессонницы не мучились…

Он беззвучно рассмеялся, вразвалочку направляясь к своей койке.

Гор остался наедине со своими мыслями. Он должен был проанализировать ситуацию.

В нем одновременно жило два человека: он, настоящий, проснувшийся от тяжелого болезненного сна. И тот иной, квартирант его собственного тела, тот, кто еще вчера спокойно стрелял в себе подобных, только за то, что они прятались в «зеленке», носили бороды и норовили подстрелить исподтишка тебя самого, а еще лучше – пырнуть ножом или отрезать голову себе на потеху. Конечно, и в его мире есть люди, специально обученные убивать. Но ведь это особенные люди, выходцы из Линии Сильных, со специально откорректированной психикой. Они никогда не будут стрелять просто так и уж тем более – получать от этого удовольствие. Здесь же убить может каждый, кому в руки попало оружие.

Это и есть Земля – скорбная обитель краткоживущих. Планета безысходности со своими неизменными спутниками: болезнями, жестокостью и короткой, как чирк спички, жизнью.

Впрочем, сейчас должно волновать не это. Гора должна беспокоить собственная судьба. Ведь с каждой минутой он все больше и больше приближается к этим людям.

Он сам становится краткоживущим.

Уже появилось чувство, как душит местная атмосфера, словно специально созданная, чтобы активно сокращать человеческую жизнь. Уже ощущалось, как миллиарды чужеродных микроорганизмов проникают в тело через легкие, сквозь кожу…

Отвратительный ком подкатил к горлу. Гор захрипел, и, вскочив с койки, бросился наружу.

Его скрутило и вырвало. Было невыносимо мерзко, словно он купался в чане со слизняками, и те наполняли его рот, лезли глубже и глубже…

Снова вырвало. И стало, как ни странно, легче.

Тяжело дыша, огляделся вокруг.

В горах зарождался рассвет. Вон оно – местное светило, унылого желтого цвета, тускло подсвечивает из-за заснеженных гребней. Все знают, что есть такое страшное солнце, вокруг которого крутится планета для проклятых. Только не каждый сможет показать ее на звездных картах.

Ведь это место – одна из высших тайн Конгломерата…

Гор смотрел по сторонам и заново постигал картины местной жизни. Все вокруг вполне знакомо, привычно. Но только для ТОГО, человека без прошлого, который только что умер, освободив Гору принадлежащее тому по праву место.

Вот палатки, в которых досыпают последние часы солдаты. Вот хмурый часовой, что мельком равнодушно поглядывает в его сторону. Вот укрепленные, обложенные мешками с песком огневые точки и наполовину вкопанный в землю БМД. А вон, в туманной дымке, перевал, что кишит людьми, жаждущими его, Гора, смерти.

Странно… Внезапный приступ отвращения прошел, и местная атмосера больше не душила. Хотя, если вспомнить запахи палатки, заполненной уставшими грязными людьми…

Нет, горный воздух чист и свеж. Почти, как дома, на Плацене.

А, может, все это – просто горячечный бред, вызванный переутомлением и стрессом? Может, нет никакой Плацены, нет Конгломерата, нет Нейлы…

Нет Нейлы…

Гор тяжело задышал, поднялся на ноги. Медленно, чуть пошатываясь, пошел вдоль периметра, мимо бруствера, за которым сонный часовой прятался от обманчивых горных красот.

– Эй, брат, – тихо сказал часовой. – Ты бы не маячил вот так, посреди лагеря. Неровен час – снимут из «оптики».

– Какая к черту «оптика», – машинально ответил Гор. – Такой туман на перевале…

– Ну-ну, – пожал плечами часовой и сунул в рот сигарету, при этом мельком окинув взглядом пространство за бруствером.

Гор медленно шел мимо палаток и пытался соотнести в сознании две несопоставимые действительности.

Как вышло, что он, оказавшись на этой планете, не потерял навсегда память – так, как это установлено Статутом и его приговором? И как вышло, что он теперь – какая насмешка судьбы! – сам стал одним из тех, кем пугают детей в его родном, непростом и не столь благополучном, но совершенно другом мире?

Он сел на сухую, жесткую, как камень землю, и начал методичную ревизию туманных обрывков памяти…

Вот зачитывают приговор, и он стоит, потрясенный, не в силах сдвинуться с места.

Вот его уводят конвоиры-Мусорщики. Ведут спокойно, беззлобно – ведь исполнять приговоры для Мусорщика – просто работа. Точнее – призвание, передаваемое из поколения в поколение, точно так же, как Гору передалось в свое время призвание Мима…

Вот его кладут в транспортировочную капсулу и закрывают массивную, как у гроба, крышку.

Все. Осталось только сжать зубы – и тихо посмеяться, представив себе разочарование Трибунала и всех тех, кто желал долгой и мучительной расправы над ним, жалким никчемным Мимом…

Следом – туман, бессмысленные островки воспоминаний, после которых начинается новая, независимая линия памяти.

…Белый потолок, тусклая, неровная краска стен. Неудобная кровать. Усталые лица людей в белых одеждах. Запахи больницы, туалетов и больничной еды.

Заботливое лицо какой-то женщины в белой шапочке. За ним ухаживают, словно за новорожденным.

И слово, которое в его присутствии столь часто повторяли врачи.

«Амнезия».

Вот оно, значит, как делается… Всевидящий Сервер, как все пошло…

…Потом везут куда-то. Кто-то возится с ним, обучая необходимому, восстанавливая забытые навыки речи.

Странно. Язык, вроде, чужой, но он все понимает, как будто общается на едином – главном языке Конгломерата. Он заново учится говорить.

– Как тебя зовут?

Из туманных лоскутов памяти всплывает почти чужое имя.

– Гор… Гор Дэй…

– Гордей, значит…. А фамилия?

Никакой такой «фамилии» в памяти нет. Все, лимит воспоминаний исчерпан.

Навязчивое ощущение – будто за его жизнью кто-то следит. Точнее – небрежно присматривает, не давая совершить какой-либо непоправимой глупости. Но и не особо заботясь о его судьбе.

…Жизнь в тесной грязной комнате, тяжелая работа на каком-то вокзале.